"Матрена Распутина. Распутин. Почему? " - читать интересную книгу автора

заднего крыльца, разумеется, по чьей-либо рекомендации, проникают такие лица
во внутренние покои дворца, где императрица с ними иногнда подолгу беседует,
а гофмаршальская часть обязыванется их радушно угощать.
Царица по этому поводу даже говорила, что ей изнвестны высказываемые по
ее адресу упреки за то, что
она охотно видится и беседует со странниками и разнличными божьими
людьми. "Но моему уму и сердцу, - прибавляла она, - подобные люди говорят
гораздо больнше, нежели приезжающие ко мне в дорогих шелковых рясах
архипастыри церкви. Так, когда я вижу входящего ко мне митрополита,
шуршащего своей шелковой рянсой, я себя спрашиваю: какая же разница между
ним и великосветскими нарядными дамами?" Одновременно она углубляется в
чтение творений отцов церкви. Творенния эти были ее настольными книгами до
такой степенни, что рядом с кушеткой, на которой она проводила большую часть
времени, стояла этажерка, заключавшая множество книг религиозного
содержания, причем книнги эти в большинстве были не только русские, но и
написанные на славянском языке, который государыня научилась вполне свободно
понимать. Любимым ее заннятием, наподобие русских цариц допетровского
перинода, стало вышивание воздухов и других принадлежнонстей церковного
обихода. На почве духа православной веры зародилась у нее, а затем
утвердилась в сознании мысль о том, что соль земли русской - ее простой
нанрод, а высшие классы разъедены безверием и отличанются развращенностью.
Для укрепления в ней этого взглянда сыграло огромную, решающую роль другое
обстоянтельство, наложившее на ее отношение к различным слоям русского
народа весьма определенный оттенок, с годами все ярче выступавший. Я имею в
виду те услонвия, в которых она очутилась по прибытии в Россию, почти
совпавшем с ее вступлением в роль царствующей императрицы, а именно тот
прием, который она встрентила как со стороны некоторых членов императорской
фамилии, так и многих видных членов петербургского общества. Каждое ее
слово, каждый жест, все, вплоть до покроя платья, которое она надевала, --
подвергалось жестокой критике, и находились услужливые люди, которые
доводили это до ее сведения. Утверждали даже, что великая княгиня Мария
Павловна-старшая ей одннажды прямо сказала: "La societe vous deteste" (то
есть - общество вас ненавидит), - что было, конечно, пренувеличением.
Неприязнь к молодой государыне исходила со стороны лиц, составлявших двор
вдовствующей императрицы. Эти лица не хотели примириться с тем, что появился
новый двор, ставший выше их, и прилангали все усилия, чтобы сохранить среди
петербургского общества первенствующее, хотя бы по симпатиям, понложение.
Естественно, что понемногу, далеко не сразу, у Александры Федоровны тоже
народились недобрые чувнства к петербургскому обществу, и в этом кроется
одна из причин, если не главная, того, что она обернулась к русским народным
массам и в них искала сочувствия, которого петербургская знать ей не
выказывала".
Говорили, что глубоко религиозная царица заставнляла Николая жить ее
религиозными интересами. Но совершенно неправильно говорить "заставляла".
Николай был большим знатоком и ценителем икон древнего письма и обладал
редкой их коллекцией, конторой очень дорожил и показывал не всякому. И
любовь эта была не чисто зрительная. Николай прекрасно разнбирался в
вопросах богословия, так как не только полунчил соответствующее образование,
но и имел склоннность к духовным размышлениям.
Мнимая беременность Александры