"Валентин Распутин. Пожар (Повесть)" - читать интересную книгу автора

подвинулось в азарте и общем подстеге, когда двое-трое набрасывают,
остальные таскают, что за короткий аврал сняли всю верхотуру. Иван Петрович
примеривался уже и к сахару: вот-вот браться и за него, а он, купчина,
сладок на языке, да горек на горбке. Однако, не подымающему почти глаз и
ничего не видящему, кроме мешков да дороги, все реже стали попадаться Ивану
Петровичу встречные фигуры и все хуже подаваться из складского запаса. Иван
Петрович распрямился - осталось их четверо: он, да Афоня, да однорукий
Савелий, усадьба которого была рядом, да какой-то покачивающийся, раздетый
до рубахи, полузнакомый парень.
- Афоня! - крикнул Иван Петрович.- Че ж это такое опять? Где они?
- Там интереснее, Иван Петрович,- ответил тот, пробегая.- Интереснее
там, понимаешь?
На себя. На себе. С себя. Недолгая пробежка, чтобы едва-едва вернуть
прыгающее сердце на место, и снова: на себя, на себе, с себя. А уж не
молоденький. И все глубже присядки на ходу, все чаще заплетаются ноги, и
сердце не успевает отыскать свое гнездо. Даже Афоня, здоровый этот бугай,
наваливавший поначалу крест-накрест по два мешка, и под одним бегал теперь с
опущенной головой.
Появился Борис Тимофеич и тоже подстроился таскать, отдав власть само
собой происходящим событиям. Но Афоня и Иван Петрович в голос потребовали,
чтоб не пыжился он, а гнал сюда мужиков. Водников ушел, затем опять
появился, приведя с собой нескольких, и один из этих нескольких, полупьяный
архаровец, взялся организовывать цепочку - чтоб не тащить полным ходом, а
передавать мешки из рук в руки. Афоня послал его вместе с цепочкой подальше,
что тот и не замедлил исполнить, так что больше его и не видывали. Из нового
привода прибавилось двое надежных - Семен Кольцов и слесарь из гаража
Тепляков. Мелькнул, посветив раза три удалым лицом, Сашка Девятый и исчез.
Где больше - на вынутом, вынесенном на дорогу, или в складе - не
разобрать.
Иван Петрович отметил, что Тепляков взялся за крупу. Правильно,
наверно: надо бы и ее хоть сколько-нибудь отбить. Надо бы все отбить, но
огонь в ближнем складу нажимал, похрустывала, подготавливаясь, и заметно
нагревалась общая стена, к которой приваливалась крупа. В помощь Теплякову
Иван Петрович решил брать поочередно: раз мука, раз крупа. Внутри потускнело
и помертвело, густо ходила мучная пыль, всполохи из дверей попригасли и
мелькали только на сахаре. И все больше и больше наносило справа, когда
вбегали, и слева, когда выбегали, напористым горячедуем.
Под мешками ничего не видел и не слышал Иван Петрович. Бухало сердце, и
все остальные звуки глохли или казались слабыми подголосками в этом
раздирающем грудь прибое. Перед глазами все смешалось - пожар изнутри и
пожар настоящий, те и другие огни наплывали и кипели одновременно. Иван
Петрович запалился. Скинув мешок, он вслед за мешком повалился на деревянный
настил и ухватился, как привязался, взглядом за подвернувшуюся постройку,
чтобы не потерять сознание. Этой постройкой оказалась баня, из которой вдруг
появился человек, по виду хозяин ее, однорукий Савелий, и, угадывая в следы,
спустился к дороге. Широко округ было озарено, но темно было в глазах у
Ивана Петровича, и он не мог сказать, действительно ли кто выходил из бани
или ему померещилось.
И еще померещилось ему: ходит старуха в короткой шубейке с поднятым
воротником и рвет обочь дороги цветы. Идет-идет, высматривая, наклонится,