"Валентин Распутин. Пожар (Повесть)" - читать интересную книгу автора

слова, а знает только что наговорились они с пользой и всласть.
Жена - это что-то отдельное. Дозволенное для общей жизни, но отдельное.
Иные весь век притираются друг к другу и не могут притереться. Алена для
Ивана Петровича была больше чем жена. В этой маленькой расторопной фигуре,
как во всеединой троице, сошлось все, чем может быть женщина. Обычно таких,
кто всю жизнь изо дня в день выстилается и выплескивается, не ценят,
принимая как должное, как воздух и воду, эти старания и добиваясь чего-то,
неизвестно чего, еще. Русский мужик не привык жить с бабой в одну душу. А у
Алены все это было без надсады и жертвы, а исходило из натуры ее и души, и
она засохла бы на корню, если бы не над кем было ей хлопотать и кружить. Все
до капельки выносила она в общую жизнь, ничего для себя не оставляя, и,
опростанная, полегчавшая и с лица и с тела опавшая, столь счастливо и
блаженно улыбалась, укладываясь спать, чтобы запастись за ночь новыми
силами, что никаким хитрым сомнением нельзя было усомниться, будто это не
так.
Каждый, поди, мужик держит в своей памяти какой-то один случай,
способный скачать об его жене все. Давным-давно, еще жили в Егоровке,
возился как-то Иван Петрович под машиной с невыключенным раскрытым мотором.
Машина была старая, ЗИС-150. Он только после отыскал, где подтекало, а до
того и не знал- мотор вдруг вспыхнул. Распластанный на земле и
растерявшийся, Иван Петрович обмер. И выскочил он, когда на него чем-то
сыпануло. В углу на предамбарнике стоял короб с песком, приготовленным для
зимы, Алена одним махом подхватила его и ухнула на огонь. Потом, когда короб
снова наполнили, Иван Петрович с великим трудом едва отодрал его от земли.
Алене нечего было и пытаться.
- Это не я и была,- простодушно решила она.- Это кто-то, чтоб спасти
тебя, мои руки подхватил да свою силу подставил. А я ниче и не помню. И
тяжели вроде никакой не было.
И сколько такого случалось, что кто-то ее руками подымал и подымал
непосильные тяжели.
Когда пришел Иван Петрович и сказал, что все, конец, решил он подавать
заявление, она согласилась:
-- Ну так че, Иван... конечно, к Борьке охота... Он научился слышать и
то, что она недоговаривала. К Борьке охота, но не так бы, не так...


15


Теперь только таскай и таскай. Иван Петрович подставлял плечо, стягивал
на него с верхних рядов навала мешок, движением плеча укладывал его ловчей и
разворачивался в сторону наскакивающих в двери беснующихся огненных
сполохов. И, торя один ход, спускался к дороге. Дело знакомое, за жизнь свою
потаскал, и, если бы не огонь, не беда, было бы в этой работе даже приятное,
как не умственное, а физическое воспоминание о молодости, когда всей
деревней нянькались с хлебом. И сколько потом за лесную свою жизнь, где
только выпадал случай, брал Иван Петрович в щепоть мучицу, мял в пальцах и
ждал, когда вслед за горчащей виной, как за побудкой, в поте, пыли и солнце
не подступят картины хлебных работ.
Было их поначалу, выносивших муку, человек десять. И так славно