"Натиг Расул-заде. Год любви" - читать интересную книгу автора

- Догоняйте, - посоветовали им.
Когда спустя некоторое время они пошли танцевать, он заметил, что она
опьянела. Впрочем, самую малость.
- Боже, как я люблю тебя, - сказала она. Тихо сказала, но сквозь грохот
музыки он отчетливо услышал боль в ее голосе. - Что я буду делать без
тебя...
Сказано это было так, что вопроса во фразе не прозвучало, и он мог бы
не отвечать. Но тем не менее он спросил:
- Когда? Я вроде не собираюсь помирать.
- Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, - сказала она на этот раз с
болью, настолько ощутимой, что у него заметно испортилось настроение. - Шут
гороховый. Шут. Прекрасно знаешь, что я имею...
- Может, пойдем сядем? - предложил он.
- Нет, потанцуем, - проговорила она упрямо, и было видно, что танцевать
ей не очень-то и хочется, просто она старалась сейчас все делать назло
ему. - Не так много случаев выпадало мне танцевать с тобой. И все
остальное... И все остальное...
- Перестань, - сказал он, - перестань, прошу тебя.
- Через полгода, - продолжала она, не обращая внимания на его
просьбу, - ты уедешь, закончишь свой проклятый институт в Москве и уедешь в
свой проклятый город, и пройдет время, время, будь оно проклято, и ты меня
забудешь...
- Прошу тебя, - сказал он.
- А я платье красное надела. На чудо рассчитывала.
Наконец-то музыка кончилась, они прошли к своему столику и сели. Она
выпила еще, хоть он и старался помешать этому, опьянела окончательно и
устроила маленький скандал, маленький-маленький предновогодний скандальчик,
так... даже не скандальчик, небольшой эксцесс. Крохотное кровопускание.
Компания за столом приуныла. Полгода, - говорила она, не заботясь о том, что
никому кроме них двоих это не интересно, - вот сколько времени мне отпущено.
Для любви. Полгода - это около двадцати встреч, не больше. Товарищ писатель
страшно занят, что вы! Его все нервирует, все вышибает из седла. Нельзя
злоупотреблять его временем, его терпением, его благосклонностью. Итак,
двадцать встреч - вот, что мне отпущено, кусочек любвеобильной души товарища
писателя! А как же! Вся душа занята любовью ко всему человечеству, нельзя
всю уникальную душу тратить на отдельных индивидов, не положено, потомки
осудят. Двадцать встреч - на лице ее появилось горькое выражение, - стоило
ли ради этого надевать проклятое красное платье...
- Стоило, - сказал он при всеобщем молчании, не боясь показаться
смешным. - Жаль, что ты этого не можешь оценить. Даже если двадцать, это
немало... Просто нужно ценить то, что мы имеем...
- Ценить эти крохи!.. Нет, я хочу все. Все! Понял ты?
Его приятели за столом, в начале разговора смущенно отводящие взгляды и
ковыряющиеся в своих тарелках, не желая вступать в неприятный разговор и
испытывая острую неловкость, теперь беседовали друг с другом, и посреди
всеобщего шума и, предновогоднего веселья эти двое остались в одиночестве.
- Кто хочет все, очень часто остается ни с чем, - невольно проговорил
он и тут же очень на себя рассердился за эту фразу, потому что меньше всего
сейчас ему хотелось изрекать подобные незамысловатые и весьма сомнительные
истины.