"Натиг Расул-заде. Год любви" - читать интересную книгу автора

- Спасибо за науку, - сказала она, уже смутно чувствуя, что совершит
ошибку, если продолжит, но несмотря на это упрямо закончила: - Где ты
вычитал такую мудрую мысль?
Тогда он встал из-за стола, извинился перед приятелями и их подружками,
не глядя на ее побледневшее лицо, не слушая уговоров и просьб, чтобы он
остался и перестал корчить оскорбленное достоинство, и пошел к выходу из
зала.
Она не побежала за ним. Она смотрела, как он уходит и беззвучно
плакала. Впрочем, музыка заиграла снова, и очень громко. Ее бросились
утешать, успокаивать, развлекать. Все-таки что-то еще оставалось. Она это
знала. Не так уж все безнадежно. Просто нашло на нее, захотелось наконец в
кои веки выложить ему все. И вот что получилось. Ничего сказать толком не
успела, только праздник испортила всем. Но все-таки что-то оставалось. Можно
поехать к нему через день два, или через неделю, поехать, сказать, что была
неправа если даже двадцать, или тридцать - дело не в числе встреч, - если
даже столько, ведь он прав, это, конечно же, немало. Разве она не понимает?
Главное не это. Не это главное. Ведь все когда-нибудь кончается, и ничего не
бывает всегда...
Она глядела на дверь, в которую он вышел, и тихо плакала.
А он шагал по Арбатскому проспекту, шагал не спеша, потому что некуда
было теперь спешить, шел с вконец испорченным настроением, и тут вдруг он
подумал, вернее, почувствовал внезапно, и это было, как неожиданный одинокий
порыв ветра в застоявшемся летнем воздухе, - все-таки что-то еще
оставалось...
Перед глазами у него то и дело возникало ее красное платье. Вырядилась,
дуреха, думал он сердито и все старался отогнать это щемящее душу грустное
видение, этот бессловесный, робкий порыв к счастью, которого никогда не
хватает на всех.


Июнь

Под утро, когда едва начавшийся рассвет забрезжил в окне, им приснился
один и тот же сон: большие, взъерошенные птицы, парившие над тихой гладью
моря. Они проснулись одновременно, посмотрели друг на друга. Потом она тихо,
словно за стеной в соседней комнате спал больной, сказала:
- Доброе утро.
Он кивнул. Был мрачен. Долго лежали молча. Он глянул на часы - начало
седьмого только - и тут услышал, вернее даже, почувствовал - до того это
было почти беззвучно - всхлип. Голову повернул.
- Что с тобой? - спросил он.
Она не отвечала, а слезы лились, обильные, крупные, размазывая
вчерашнюю тушь по щекам. Потом она сказала, еле слышно выдавила из себя:
- Плачу. Просто плачу...
Он ничего не сказал. Через несколько часов ему надо было уезжать с
Курского. Он всем существом своим, всей кожей, нервами ощущал, как время, к
которому он всегда относился не серьезно, рассыпалось на мелкие
крошки-минуты. Время просачивалось в него, в его тело и там растворялось,
помирало. Острая жалость, непрошеная и неосознанная, захлестнула ему горло.
- Таня.