"Ирина Ратушинская. Серый - цвет надежды (мемуары)" - читать интересную книгу автора

Машину подгоняют так, чтобы из нее прямо перешагнуть в вагон. Где-то
внизу беснуется овчарка - все как по писаному. Вот они, набитые
столыпинские купе - за решеткой беспорядок женских тел и лиц. Сколько их
тут, на трех квадратных метрах в два яруса? Человек пятнадцать? Следующая
клетка мужская; увидели меня, загалдели:
- Глянь, молоденькая!
- Ласточка, куда едешь?
- Девонька, посмотри на меня!
Сквозь решетку суют конфетку. Конвойный бьет по протянутой руке.
Конфетка летит на пол, а рука втягивается обратно за решетку. На ней не
хватает двух пальцев, зато татуировка: "солнце садится за горы".
Переглядываемся, улыбаемся.
- Не разговаривать!
Улыбаемся. Они зэки, и я тоже. Потом, когда поезд тронется, а конвойный
будет другой, не такой осатанелый, они мне через него "подгонят" еще пару
конфет, а я им - пачку сигарет (знала, что надо купить перед этапом, куришь
не куришь). И первое мое выученное зэковское слово будет "подогрев". Это вот
такая неположенная передача. Первый смысл слова я ловлю сразу: согревает
душу. Второй дойдет до меня полугодом позже: когда поешь, не так мерзнешь,
как впроголодь. Так что - подогрев буквальный, калории...
Я еду одна в купе: особо опасные государственные преступники содержатся
отдельно от прочих. Чтобы, значит, не оказывали дурного влияния: вдруг
обычные урки бросят воровать и грабить и примутся писать стихи? Или, того
хуже, выступать в защиту отщепенца Сахарова? Но какая уж тут изоляция, когда
у каждой клетки три стены, четвертая - решетка? При известной ловкости,
просовывая руки сквозь решетку, можно передавать записки из купе в купе
через весь вагон. Да и каждое слово слышно.
- Первая, первая, что одна едешь?
Первая - это я, по номеру клетки. Она в вагоне крайняя.
- Политическая.
- Ну?! Это что ты, в Андропова стреляла?
- А что, в него стреляли разве?
Ничего я об этом не знаю, в тюрьме КГБ газет не давали, да и вряд ли бы
об этом было в газетах. Меня посадили еще при Брежневе, а что теперь у нас
"лично товарищ Андропов", я узнала уже на суде, из речи прокурора.
- Еще как стреляли, жаль, промазали.
- Не промазали, в колено попали (это уже следующая клетка включается в
разговор).
- Нет, я за стихи.
- Это как же за стихи? Против власти, что ли?
- Независимо от власти, вот они и обиделись.
- Про Бога, небось?
- И про Бога тоже.
- Это да, это они не любят. А почитай. Помнишь, нет?
Еще бы мне не помнить. Начинаю:
- Не берись совладать,
Если мальчик посмотрит мужчиной,
Засчитай как потерю, примерная родина-мать!
Как ты быстро отвыкла крестить уходящего сына,
Как жестоко взамен научилась его проклинать!