"Ирина Ратушинская. Серый - цвет надежды (мемуары)" - читать интересную книгу автора

Седьмой месяц я живу как королева. Передо мной забегают вперед и
распахивают двери - камеры, следственного кабинета, зала суда... Закрывать
их за собой мне тоже не приходится. Пешком я теперь не хожу - разве только
по коридору, с соответствующей осанкой. А так меня возят. На меня одну
приходится прорва обслуги, даже для того, чтобы очинить карандаш, вызывают
прапорщика. В получении королевой пары носков из собственных вещей участвует
уйма народу, включая начальника тюрьмы (он должен подписывать все бумаги, а
на пару носков, конечно, составляется бумага). Тюрьма моя называется
"Следственный изолятор КГБ", а во время войны она называлась тюрьмой
гестапо. У меня тут первая в моей жизни собственная, отдельная комната, и
даже с меблировкой: железная койка, тумбочка, параша... Королевские бумаги
ввиду их особой государственной важности регулярно пересматриваются
"компетентными лицами". Поэтому мой первый тюремный сборник стихов у меня не
на бумаге, а в голове, вызубренный наизусть. Головы в принципе тоже подлежат
исследованию в этом учреждении, но здешним принципам пришлось отступить
перед моим "вето". Это довольно дорогостоящая привилегия, но зато она дает
право осанки. Уж извольте примириться с этим, господа, такова моя воля.
А сегодня я меняю резиденцию: киевскую на московскую. Сегодня мой
первый этап, через час придет машина везти меня на вокзал. Бумаги мои, как
мне сообщили, едут отдельно ("Чтоб вам самой не таскаться"). Это копия
приговора, моя кассация, заявление на суде, замечания на судебный протокол и
переписанные из книг тюремной библиотеки стихи: Тютчева, Пушкина, Шевченко,
Лермонтова, Жуковского. Ладно, в этапе все равно я их читать не буду.
Во мне уже восторженный озноб, как всегда перед дорогой. Нет, я,
конечно, знаю, что этап - вовсе не обычная дорога: сторожевые собаки,
орущий конвой с автоматами, духота и мука столыпинского вагона, вонь
пересыльных тюрем... Но все равно веселюсь: первые семь месяцев прожиты
неплохо. Ни слова под следствием, ни просьбы тюремщикам, заявление о
незаконности суда и отказ участвовать в нем. Вполне приличное начало для
зэка, можно теперь и на этап. Мои заслуги перед родиной высоко оценены: семь
лет лагеря строгого режима и пять лет ссылки. Этот приговор мне подгадали ко
дню рождения, к двадцати девяти годам. Но к тому же дню рождения еще один
подарок: Игорь вызван на суд как свидетель по моему делу. И еще с порога:
- Держись, моя родная, я люблю тебя!
А потом судьям - все, что он думает о них и об их суде. И что я -
член Pen International (это уже информация для меня). И, пока спохватились
выставить его из зала суда - еще один взгляд мне, последний. На вас
когда-нибудь так смотрели, дорогие товарищи судьи? А на вас,
прапорщица-шмоналка? А на вас, начальник тюрьмы Петруня? То-то же, бедолаги.
Где уж вам понять, почему на этап - с улыбкой.
Выдают дорожный паек: полбуханки черного хлеба и селедка. Я знаю по
самиздату, что это значит - сутки езды до ближайшей пересылки. Селедку есть
в дороге нельзя, потому что пить потом не дадут. Спасибо, Александр Исаевич,
Вы все предусмотрели! Как знать, хватило бы у нас самих ума, пока ломились с
обыском, сжечь все письма и адреса, если бы не Ваши книги? Или хватило бы у
меня выдержки бровью не повести, когда меня догола раздевали в тюрьме?
Догадалась бы я сама до великого зэковского принципа: "Не верь, не бойся, не
проси!"? И даже мелочи, вроде той же селедки, известны мне наперед. Легкое
зэковское тело, легкий зэковский мешок... Карета подана. Черный ворон. Ну
что же - апрель! И дорога.