"Энн Райс. Скрипка" - читать интересную книгу автора

только кое-какие технические мелочи. Ими я займусь позже.
Позову Льва и спрошу его совета. Лев был моим первым мужем. Он
обязательно поможет - все-таки профессор колледжа.
Я долго лежала рядом с Карлом, а когда наступила ночь, подумала: "Что
ж, он мертв вот уже два дня, а ты, наверное, нарушаешь закон.
Но разве это имеет значение? Что с тобой смогут сделать? Все равно всем
известно, отчего он умер. СПИД. Совершенно безнадежный случай. Когда в дом
все-таки придут люди, они все здесь уничтожат. Заберут тело и сожгут.
Наверное, именно по этой причине я так долго скрывала его смерть. Я не
опасалась трупного яда или чего-то подобного. Он сам в последние месяцы был
чрезвычайно осторожен и требовал, чтобы я постоянно носила маску и перчатки.
А потом я лежала рядом с ним, мертвым, среди грязи и микробов, одетая в
толстый бархатный халат. Но на моей коже не было ни единой царапины, и это
спасало меня от всех бактерий и вирусов, скопившихся вокруг.
Наша близость ограничивалась только прикосновениями, причем
исключительно такими, после которых можно было вымыть кожу в местах
контакта, - мы никогда не следовали принципу "будь что будет".
СПИД так до меня и не добрался. И только сейчас, по прошествии двух
дней, когда я решила, что, пожалуй, следует позвонить и поставить их в
известность, - только сейчас я пожалела, что не заразилась. Во всяком
случае, мне казалось, что пожалела.
Как легко желать смерти, когда она тебе не грозит! Как легко полюбить
смерть - а лично я ее люблю всю свою жизнь и видела, как ее самые преданные
обожатели в конце ломались, переходя на крик в своих мольбах пожить еще
немного, как будто все темные вуали и лилии, и запах свечей, и грандиозные
обещания могилы ничего не означают.
Я все это знала. И тем не менее всегда желала себе смерти. Только так
можно было продолжать жить.
Настал вечер. Глядя в маленькое окошко, я следила за тем, как
постепенно разгорались уличные фонари. Чуть позже в цветочной лавке зажгли
свет и заперли двери за последним покупателем.
Я увидела, что слой жестких, скрученных листьев магнолии на плитах
дорожки еще толще. Я увидела, как отвратительно торчат кирпичи вдоль забора,
которые мне давным-давно следовало убрать, чтобы никто не упал. Я увидела
дубы, припорошенные пылью, летевшей из-под колес автомобилей.
"Что ж, поцелую его на прощание", - подумала я. Ведь мне известно, что
будет дальше. Тело уже мягкое, а запах разложения никоим образом не должен с
ним ассоциироваться.
Я наклонилась и поцеловала его в губы. Потом еще... и еще... Я все
целовала и целовала его - моего спутника в течение всего нескольких коротких
лет, так быстро угасшего. Мне хотелось снова улечься в кровать, но я
заставила себя спуститься вниз и съесть несколько кусков белого хлеба, запив
его теплой диетической колой из картонки, стоявшей на полу. Все это я
проделала с полным безразличием или, скорее, с уверенностью, что
удовольствие в любой его форме отныне запрещено.
Музыка... А что, если снова послушать музыку? Еще один вечер
одиночества, чтобы насладиться записанными на дисках мелодиями, пока дом не
заполонила оголтелая толпа и не подняла крик. И пока его мамаша не начала
всхлипывать, звоня из Лондона: "Слава Богу, ребенок родился! Он дождался! Он
успел узнать, что у его сестры появился младенец!"