"Роберт Рид. Поэтический снег" - читать интересную книгу автора

(в некоторых случаях даже чересчур). Узнав о Бренде самую чуточку, она
захотела вынюхать все. Одним летним днем под предлогом поисков сбежавшего
кота - как позже выяснилось, несуществующего - старушка сумела проникнуть во
двор и нашла поэтессу в необычайно разговорчивом настроении.
Женщины остановились на маленькой полянке посреди густых елей. Над ними
раскинулся раздвижной экран, поглощавший большую часть солнечных лучей и
использующий эту дешевую энергию, чтобы охлаждать воздух внизу, иначе ели
просто сгорели бы и погибли. Бренда объясняла эту технологию в терминах,
способных испугать любого поэта: абсолютно бездушные выражения, в которых
упоминались фотоны, микроклимат и фотосинтез, - а потом с нежностью,
граничившей с истинной любовью, призналась:
- Это мои любимые деревья. Ели всегда умирают последними, прежде чем
холод убьет все живое.
Руби подумала, что еще не встречала столь оригинального создания, но
тут же решила не обращать внимания на некоторую неловкость. Поэты - люди
необычные, со странностями.
Стараясь не забывать об этом, она изобразила широкую улыбку и участливо
осведомилась:
- Вы сейчас работаете над чем-то новым?
- Как всегда, - весело бросила поэтесса.
"Над чем именно?" - едва не спросила старушка, но все же сдержалась,
вынудив себя сохранять терпеливое молчание.
И уловка сработала.
Поэтессу вдруг прорвало. Годы тяжкого, изнурительного труда вылились в
несколько решительно непоэтичных фраз.
- Я использую нанотехнологические методики, чтобы написать эпическую
поэму на непостоянном субстрате. Пока что моя работа существует только в
компьютере, но позже я использую лед в качестве материала. Вернее, чтобы
быть уже совсем точной, не лед, а снег.
- Снег? - пробормотала соседка.
Услышав это слово из уст постороннего человека, поэтесса улыбнулась. И
отвечая на вопрос, задать который собеседнице в голову бы не пришло,
добавила:
- Сама жизнь непостоянна - в точности как искусство. Все это временное
состояние. Так почему бы с радостью не приветствовать само понятие
временного?
И что, спрашивается, все это означает, черт побери?
Еще один вопрос, который мог быть задан, но не был, повис в воздухе. И
никто не подумал его задать: ни пожилая сплетница с воображаемым котом, ни
те, с кем Бренда говорила в последующие недели и месяцы. Ближайшие соседи
откровенно веселились. Немногих одолевало любопытство. Но любопытство
улеглось, и всю следующую зиму, весну и долгое северное лето Бренда Лайлз
снова стала не более чем привычной фигурой, бредущей по городу. И с каждым
днем ее стареющее лицо становилось все более отчужденным. Более
сосредоточенным. Более страстным.
Лето заканчивалось, а вместе с ним растаяла и замкнутость Бренды. Она
вдруг снова заулыбалась и, гуляя по улицам, тихо разговаривала сама с собой
спокойным решительным тоном, что заставляло усомниться в ее здравом
рассудке.
Осенью местная новостная монополия получила голографическую брошюру