"Джеймс Риз. Книга теней " - читать интересную книгу автора

меня; скрытая за дождевою завесой, она мне показалась каким-то неведомым
существом - темным, крылатым. О, как это не похоже на меня: заставить ее
ждать, беспокоиться и недоумевать, куда я запропастилась! Не потеряла ли я
рассудок? Я что, забыла, что надо прислуживать гостям? На крыльце впереди
всех, рядом с сестрой Клер де Сазильи, директрисою школы для старших
девушек, стояла сестра Маргарита, экономка (казавшаяся тенью
сестры-директрисы), и мать-настоятельница Мария-дез-Анжес, красавица мать
Мария, неизменно проявлявшая ко мне доброту; она всегда заводила со мной
разговор в своей библиотеке, когда заставала меня там. Именно она взяла на
себя труд поздравить меня теперь с переходом в школу второй ступени; именно
она обратила мое внимание на далекую радугу, простершуюся дугой через все
небо от одного края земли до другого.
- И действительно, радуга, - словно подводя итог сказанному
настоятельницей, проговорила директриса и, обращаясь ко мне, добавила: -
Твой чемодан и все прочие вещи уже доставлены в дормиторий... А что касается
твоей комнаты, - обратилась она к своей приятельнице экономке, с которою
состояла в самых наилучших отношениях, - то ее уже начали переделывать снова
в кладовку.
- Полки, - взволнованно произнесла сестра-экономка и всем своим телом
подалась к начальнице школы, - не забывай, сестра, ты обещала мне полки.
- Будут тебе твои полки, - уверила ту сестра Клер. От этих слов
нащипанные щеки сестры-экономки расплылись в широкой улыбке, и два красных
пятна проступили сквозь тонкую белую ткань ее любимого апостольника, всегда
плотно облегавшего крупную голову.
В сопровождении матери-настоятельницы я прошла в дормиторий. Она
предложила мне переодеться в сухое платье, но я отказалась. Та стала мягко
настаивать; меня действительно всю трясло от холода, так что я и вправду
решила сделать это и достала из сундучка другое платье и смену белья.
Отказавшись от помощи настоятельницы, я проскользнула за ширму, обтянутую
белым тюлем, и выползла из влажной одежды, словно змея из сброшенной кожи;
та осталась лежать у моих ног бесформенной грудой. Не снимая чулок, я вновь
надела промокшие насквозь туфли.
Дормиторий, в котором я прежде была всего один или два раза, когда меня
посылали отнести сэндвич или что-нибудь в этом роде какой-нибудь прикованной
болезнью к постели воспитаннице, походил на огромный амбар; там не было
перегородок, только внешние стены; наклонный свес крыши переходил в открытые
взорам стропила, и там на балках гнездились какие-то черные птички.
Впоследствии мне довелось много раз видеть, как, зацепившись за эти балки,
спят вниз головой летучие мыши. И я быстро научилась спать на животе - это
защищало лицо от падающих экскрементов. По углам крыши находились два
огромных слуховых окна. Именно через эти окна с толстыми и желтоватыми
стеклами проникал в дормиторий свет (а иногда и дождь). Те стекла обладали
способностью вызывать желтуху даже у наиярчайшего из рассветов, и через них
светящая самым ярким опаловым светом луна казалась вылепленной из блеклого
воска. С обеих сторон дормитория, в концах рядов жмущихся одна к другой и
лишь кое-как прикрытых ширмами коек, стояли две кровати побольше, завешенные
белыми льняными пологами, где спали послушницы, в чьи обязанности входило
охранять сон воспитанниц. У каждой койки стоял маленький столик с одною лишь
свечкой на нем (те свечи мы жгли очень бережно, ибо для того, чтобы получить
другую, следовало обращаться с прошением к самой директрисе). Над каждою