"Джеймс Риз. Книга теней " - читать интересную книгу автора

койкой висело маленькое распятие, вырезанное из березы. В ногах коек стояли
наши чемоданы и сундуки, которые надлежало оставлять открытыми, так как,
выражаясь словами директрисы, "детям Христа нечего прятать". Наши простыни
были из грубой льняной ткани, наши одеяла - из еще более грубой шерсти, а
подушки наши были набиты (если данное слово здесь вообще уместно) пухом
гуся, причем одного-единственного.
Мать Мария-дез-Анжес подвела меня к моему месту и удалилась. Я
подтащила свой потрепанный сундучок поближе к койке, стоявшей почти в самом
конце одного из рядов, рядом с которой находились две койки со скатанными
матрасами; это значило, что хозяйки их уже отбыли на каникулы.
Конечно же, больше всего меня раздражало то, что в дормиторий
невозможно уединиться и ты все время находишься у всех на виду. Больше всего
мне требовалось уединиться во время подъема. Я настолько нуждалась в этом,
что испытывала в этот час настоящий ужас. Я изо всех сил старалась исчезнуть
из женского общества. Ведь я кое-что знала. Мне было известно... известно
нечто такое... нечто, пробуждавшее во мне стыд.
Поймите: я прожила почти всю жизнь без матери. О многом я знала гораздо
меньше, чем пора было знать в мои годы. (Я хорошо понимаю это теперь, когда
мне, по моим подсчетам, уже лет семнадцать или восемнадцать.) Я никогда не
была в тесных, родственных отношениях ни с одной женщиной; никогда ни одна
из них не стала мне тем, кем обычно становится девочке мать или старшая
сестра, тетушка или хотя бы кузина. Я постоянно общалась с монахинями и
воспитанницами, но, находясь в их обществе, я все время чувствовала себя
отделенной от них какою-то невидимою стеной. Монахини проявляли ко мне
интерес, но то был интерес, связанный с учебой, или интерес духовный; никто
не учил меня тому, что мне так неотложно требовалось узнать. У меня не было
никого, к кому я могла бы обратиться с некоторыми вопросами, то есть
вопросами деликатного свойства... Сказать более определенно? О нет, я
предпочту довериться вашей сообразительности. Подумайте сами, о каких вещах
следует знать юной девушке, становящейся юной женщиной, и поверьте мне,
когда я скажу, что не знала о них ничего. Ничего! Я пребывала в совершенном
неведении. Все те знания на этот счет, которые у меня имелись, я добыла,
собирая по мелочам, словно осколки, у других девочек. Но зачастую они
нарочно сообщали неверные сведения; это они играли со мной в такую игру -
вернее, играли против меня, вообще против всех девочек, что помладше.
В то лето все мы, оставшиеся, должны были вставать в предрассветной
тьме, чтобы успеть одеться и привести себя в порядок. В моих ушах до сих пор
стоит звон страшного колокольчика, врывающийся в тишину моего сна. До сих
пор вижу я послушниц, шествующих вдоль рядов коек, позванивая в него и
начиная оглушительно трезвонить у постели тех, кто спит слаще других.
Вибрация его медной чашечки проникает за полог и вызывает дрожь, пробирающую
меня до костей... Я лежу, притворяясь спящей, охваченной сном, крепким
настолько, что не могу вырваться из его тенет. И вот я лежу, прислушиваясь к
шаркающему стуку шлепанцев по паркету, ожидая, что монахиня или послушница
вот-вот подойдет ко мне и начнет жестоко бранить. О, как я стала искусна в
обмане! И как часто я навлекала на себя за это и гнев, и упреки, и - в
наказание - приказ выполнить штрафные работы.
В урочные дни дежурная смена воспитанниц вставала пораньше, чтобы
наполнить слегка тепловатой водою бадьи для купания (раньше, когда я жила в
кладовке, в мои обязанности как раз и входило греть для этого воду). По