"Анри де Ренье. Провинциальное развлечение" - читать интересную книгу автора

судейских, но не нашла в нем ни прославителя, ни потомства, ибо этот
последний Шальтрэ умер, проведя совершенно бесполезную жизнь, и его
единственным замечательным поступком была женитьба в преклонном уже возрасте
на старшей сестре моего отца, с характером которой у отца было мало общего.
Совершив этот похвальный поступок, дядя Шальтрэ не замедлил понять, что его
роль в этом мире сыграна, и умер в том самом алькове с желтыми занавесками,
в котором моя тетушка продолжала в течение почти полувека проводить ночи
своего хотя и не неутешного, но все же упорного вдовства. Ее муж оставил ей
почтенное имя, некоторое состояние, заключающееся в фермах и процентных
бумагах, и хорошее положение в этом маленьком провинциальном городке, откуда
тетушка моя никогда не помышляла уезжать. В самом деле, она была настоящею
провинциалкою. Она питала к П. странное и забавное почтение. П. являлся в ее
глазах местом, единственным в мире, несравненным и
бесценным. Факт жизни в нем, владения домом казался ей самою желанною
из привилегий. Для нее не было ничего выше П. Она приписывала особенные
качества воздуху, которым в нем дышала. Она отмечала долголетие, которого
обыкновенно достигали в нем и которого она, конечно, тоже надеялась
достигнуть, благодаря своему хорошему здоровью и великолепию климата,
обладавшего способностью одинаково хорошо сохранять силы как ума, так и
тела. По словам моей тетушки, жители П. отличались удивительною тонкостью
ума. Но люди с умом обыкновенно бывают язвительны и несколько злы. Послушать
же мою тетушку, это сочетание ума со злобою не распространялось на П. Как
раз напротив: доброта была основным свойством обитателей этого примерного
города. Этот добрейший г-н С, эта добрейшая г-жа де Л. Ничье имя не
произносилось тут без добавления к нему: "которая так добра" или "который
так добр". Тетушка моя всегда следовала этому обыкновению. Она всегда
говорила: в П., "где все так добры", такая-то и такая-то вещь "делается или
не делается". К этой всеобщей доброте, обращавшей П. в род земного рая,
прибавьте еще, что нигде жизнь не была более дешевою, нигде торговцы не были
более уступчивыми, купцы более добросовестными. Все жители П. были облечены
особою местного честностью. Они не пренебрегали ни одною обязанностью по
отношению к ближнему и по отношению к самому себе.
Эта общая похвала П. подразумевала в устах тетушки похвалу ей самой.
Она рассматривала себя как особу совершенную во всех отношениях, у которой
тонкость ума соединяется с отменною добродетельностью. Она считала себя
бесспорно первою в городе как по происхождению, так по умственным дарованиям
и по нежности сердца. Ее общественное, нравственное и умственное
превосходство казалось ей столь очевидным, несмотря на скромность, с которой
она носила его, что она не выражала никакого удивления, когда его признавали
за нею, хотя она обладала очень посредственным состоянием, о чем
свидетельствовала простота ее жилища. Разве это не было лишним
доказательством ее личных достоинств? Поэтому она ничего не предпринимала
для отделки своего дома и даже просто для его ремонта. Зачем? Пусть ножка
дверного колокольчика основательно облезла, разве каждый дергающий за нее не
был счастлив прийти и засвидетельствовать свое почтение г-же Шальтрэ, т. е.
наиболее видному лицу в городе? И не думайте, что она сколько-нибудь
гордилась этим. Она лишь уступала общему чувству. Это было так, что она
могла поделать? Она просто принимала это главенство, так льстившее ее
эгоизму.
Эгоизм тетушки Шальтрэ принимал очень разнообразные формы, к которым я