"Вард Рейслинк. Ладан и слезы " - читать интересную книгу автора

одной опасности, чтобы лицом к лицу столкнуться с другой.
Вдоль дороги меж деревьев английские солдаты устанавливали орудия.
Забавные у них шлемы - похожи на суповые тарелки. Один из них что-то крикнул
ехавшей на велосипеде впереди нас девушке, но та ответила: "Ik versta geen
Engels".[3]
Чуть подальше нам повстречались и бельгийские солдаты, эти не окликали
проезжавших мимо девчонок, им попросту было не до того. Обнаженные по пояс,
точно крестьяне во время уборки урожая, они рыли посреди поля траншеи.
А мы ехали все прямо и прямо, и путешествию этому, казалось, не будет
конца. Иногда нам попадались диковинные насаждения: соединенные на концах
брусья обвивало растение, похожее на виноградную лозу. Папа объяснил, что
это хмель. Возле одного из таких кустов, очень хорошо просматривавшихся с
дороги, присела на корточках ставшая от этого похожей на кенгуру женщина.
Люди теперь никого не стеснялись. Ничего не поделаешь - война, говорили
кругом, подразумевая под этим, что все, что раньше считалось неприличным,
теперь дозволено.
Моя мама ничего подобного не говорила, но, когда мы поравнялись со
склоном холма, густо поросшим лесом, спросила, не пора ли и нам сделать
остановку. Она спрыгнула с велосипеда, быстро взобралась на пригорок и
исчезла в кустах. Невозможно представить себе маму в виде такой вот кенгуру,
но ведь именно для этого она и удалилась в заросли. Ее так долго не было,
что папа начал беспокоиться. Я спросил, нельзя ли и мне тоже воспользоваться
остановкой, и он сказал: "Беги, только быстренько". Но не успел я отойти на
несколько шагов, как послышалось далекое буханье пушек. Все стали глядеть на
небо и остановились, всматриваясь в черное пороховое облако, поднимавшееся
над холмистым горизонтом. Папа нервничал, что мамы все еще нет.
- Ну что же она так долго, - повторял он снова и снова, встревоженно
поглядывая то на покрытый лесом склон, то на черное облако. Послышался гул
самолетов, теперь я уже боялся отойти от папы хотя бы на шаг. Мужчины и
женщины бросились прочь от дороги, пытаясь укрыться в высокой траве.
- Они летят прямо сюда!
Наконец появилась мама. Она заскользила по склону вниз, и папа,
подхватив ее и меня, потащил нас к кювету. Он приказал нам лечь и не
шевелиться.
Гул моторов был теперь уже отчетливо слышен. Я машинально жевал
былинку, прислушиваясь, как сердце стучит у меня где-то в горле - не столько
от страха, сколько от волнения. С противоположной стороны канала раздался
хриплый возглас:
- Сволочи проклятые, опять тут как тут!
Сволочи проклятые - это, конечно, немецкие самолеты, немцы. Я покосился
на маму, которая лежала рядом со мной с закрытыми глазами, и я тоже зажмурил
глаза, но тут же снова открыл. Я увидел совсем близко кромку папиных брюк,
усеянную темными пятнами - от велосипедной цепи. И, затаив дыхание,
несколько раз повторил про себя только что услышанное ругательство: "Сволочи
проклятые, сволочи проклятые..."
Земля загудела. Папа что-то сказал, я не разобрал - что именно.
Ужасающий грохот обрушился на нас со всех сторон - сверху и снизу, с воздуха
и из-под земли. И где-то между небом и землей лежали мы - я, мама и папа, -
недвижно, точно парализованные.
А надо всем этим неслись пронзительные женские вопли. Яркая вспышка