"Александр Рекемчук. Мальчики" - читать интересную книгу автора

эти скороговорки для отработки дикции? Ведь он вообще очень плохо говорит
по-русски. Маратик Алиев - черноглазый кавказский мальчик, который стоит
подле меня.
- Гайдн.
Предчувствие радости охватывает меня.
Я уже не первый раз слышу эту песню. Она называется "Пришла весна". В
ней поется про то, как приходит весна. Но дело не в самой весне, тем более
что сейчас на дворе стоит крутая зима. К весне, должно быть, я тоже буду
петь эту песню, мне уже разрешат петь ее вместе со всеми, петь в хоре.
Поскорей бы!
Однако чувство ликования охватывает меня не из-за этой будущей весны,
вовсе не из-за того, что тогда запою и я.
Просто я жду, как радости, самой этой песни.
Мальчики раскрывают ноты на пюпитрах. А Сергей Павлович у рояля - он,
наоборот, закрывает свои ноты. Ноты не нужны. Аккомпанемент не нужен. Будет
только хор. Будут только живые голоса. Я уже знаю, что такое пение
называется "а капелла".
Сто звонких голосов взлетают в поднебесье.
Нет, не в этот потемневший потолок маленького зальца, а в ярко-синее
небо. Будто стая птиц. Даже не одна - четыре стаи. Потому что хор поет в
четыре голоса. И они не сливаются, а переплетаются меж собой, эти голоса,
то отдаляясь друг от друга, то сходясь, А каждый из четырех голосов - это,
в свой черед, отдельные мальчишеские голоса, слитые в единый, чистый звук.
Однако мне вдруг кажется, что я различаю в этом едином звуке самую звонкую
струну, и, поискав глазами, я нахожу ее: Николай Иванович Бирюков - широко
распахнутый рот...
Пришла весна, птицы! Пришла весна, братцы! Слышите, пришла!..
Вдруг меня словно бьют в ухо. Я едва удерживаюсь на ногах.
И успеваю заметить, как покачнулся Владимир Константинович.
Хор еще дисциплинированно продолжает петь, но дирижер уже выставил
ладонь: стоп...
Наместников оборачивается к окну. Только что там продудел автомобиль, У
нас под окошком стоянка легковушек. У нас такое важное соседство, стена в
стену - Министерство геологии. И бывает, что шоферы нервничают,
дожидаясь...
Владимир Константинович смотрит на открытую форточку. Должно быть, он
раздумывает: не прикрыть ли ее? Вдруг - опять, в самый неподходящий
момент... Но закрыть форточку тоже нельзя. Больно уж маленький у нас зал, в
котором каждое утро идут спевки. Крохотный такой залишко. А в нем - сто
человек. Сто ртов, сто пар жадных до воздуха легких. И случается, что этого
воздуха просто не хватает на всех. Весь издышат, испоют - и вот уж кому-то
сделалось дурно...
Нет, форточку закрывать нельзя.
Владимир Константинович, повернувшись снова к хору, говорит недовольным,
строгим голосом:
- Нет, это не работа, друзья! Не ра-бо-та... Вот тут совершенно не
годится. - Он фальцетом напевает фразу. - Пробуем партии раздельно. Поют
альты. Дисканты молчат... Внимание.
И теперь уже не четыре стаи в небе, а всего лишь две. Те, что летают
пониже. И это уже совсем не то. Не та музыка. Не та весна. Не тот Гайдн.