"Александр Рекемчук. Мальчики" - читать интересную книгу автора

- Композитор Белый, "Орленок", - объявляет ведущий.
За роялем появляется концертмейстер. Эта песня идет под аккомпанемент.
Это наша советская песня. Уж не знаю, по вкусу ли она придется строгим
ценителям академического пения. Но эта песня неотделима от нашего хора.
Я запеваю:

Орленок, орленок, взлети выше солнца
И степи с высот огляди.
Навеки умолкли веселые хлопцы,
В живых я остался один...

И тотчас я ощущаю, как что-то теснит мое сердце. Я мог бы даже сказать,
что у меня комок подступает к горлу. Но это исключено. Никаких комков! Ведь
я пою, и горло должно быть свободно, чисто. А вот насчет сердца - тут уж и
впрямь теснит...
Я люблю эту песню. Ее суровые и честные слова. Ее мелодию. Это
прекрасная мелодия. Я давно обратил внимание, как нарастают в ней высокие
ноты: взмах крыльев - и спад, взмах, еще выше - и спад, и еще, еще выше
- и снова спад... Там, в этой песне, есть удивительные вещи. Пятый по
счету звук в начале куплета - самый низкий, си. Он повторится лишь в конце
рефрена, итогом. Но, вот поди ж ты, в начале четвертой фразы ("в живых
я...") будет звучать обыкновеннейшее ре-бемоль, а оно покажется ниже
начального си, хотя на самом деле оно выше. И даже мне, поющему эту песню,
оно кажется гораздо ниже, - у меня даже возникает чувство, будто мне
трудней пропеть это ре-бемоль, чем только что легко и свободно взятое си. И
тут - вот тут! - следует неожиданный взлет, это отчаянная, как вскрик,
октава: "навеки-и-и..." Нет, это очень здорово!
Я люблю "Орленка". И часто размышляю о нем. Как написал композитор эту
песню? То ли пришла она к нему сама в счастливый час, разом вырвалась из
души? Или же он долго, мучительно прокладывал эти мелодические ходы, строил
чередования высот, перепады ладов? Как вообще сочиняют музыку?..
И вот "Орленок" допет.
Кажется, я вполне прилично спел свою партию. Не хуже Коли Бирюкова.
Но что тут началось в зале - в этом благородном и чинном
консерваторском зале!..
Я было откланялся и вернулся на свое место в середине хора. Однако
публика продолжала хлопать прямо-таки неистово. Владимир Константинович
сделал мне знак: мол, выходи, поклонись еще раз (а он, Наместников, страшно
не любит этих оваций, всяческих "бисов", потому что он, наш директор,
прежде всего педагог и он лучше всех понимает, до чего это неумно со
стороны публики устраивать овации и кричать "бис" таким вот, вроде меня, у
которых еще молоко на губах не обсохло).
Однако он сделал мне знак, и я снова вышел кланяться.
И в этот момент откуда-то из задних рядов выскакивает девчонка с
розовыми бантами, в розовом платьице и бежит по проходу прямо к эстраде. А
в руке у нее букетик цветов, каких-то белых с желтым, нарциссы, что ли. И
этот букетик она, подтянувшись на цыпочках, кладет к моим ногам, к моим
надраенным башмакам, и убегает обратно.
Я стою ни жив ни мертв.
В зале хлопают, не жалея ладоней.