"Персиваль Рен. Похороны викинга " - читать интересную книгу автора

- Ты останешься в живых, чтобы попасть в полевой суд. Оттуда попадешь в
штрафной к "весельчакам".
- "Весельчаки" лучше покойников, - ответил он, и сержант взял его под
арест.
- Покажи этому трусу дорогу, - сказал я трубачу. Тот мгновенно бросился
на стенку и исчез за ее зубцами. Он был храбрецом.
- Пока ворота не откроются, мы будем считать, что крепость занята
противником, - сказал я сержанту, и мы отъехали от стенки к отряду.
Мы стояли и ждали. Мои солдаты не сводили глаз с форта. Напряжение
достигло предела. Из этого невероятного форта не носилось ни звука. Все так
же полощется флаг и те же мертвецы целятся из винтовок в пустоту и в нас...
Две минуты... пять... семь... Что случилось? Неужели трубач попал в
ловушку?
- Этот дурак не вернется, - громко сказал Растиньяк и расхохотался.
Капрал ударил его кулаком по губам и зашипел: "Мы тебе устроим жабу и рот
набьем песком, как это тебе понравится? Хочешь еще поговорить?"
Жабу устраивают так: человеку связывают руки за спиной и к ним
притягивают ноги. Человека выгибает колесом, и его оставляют лежать на
солнце.
Через десять минут я позвал сержант-мажора. Дольше я не мог выдержать.
- Я пойду сам. Я не могу послать второго солдата, хотя следовало бы...
Примите командование. Если через десять минут я не появлюсь и ничего не
случится, атакуйте форт. Часть посылайте на стены, часть в ворота. Ворота
сжечь...
- Разрешите мне пойти, командир.
Он храбрый человек этот сержант, но я вижу, что он смертельно боится.
- Молчать! Пойду я, а не кто другой, - отвечаю я и иду к стене форта. Я
помню, как я мучительно боялся осрамиться перед всеми солдатами - живыми и
мертвецами. Я не гимнаст и не мог птицей вскочить на стену, как мой трубач.
Печально, когда тело слабее духа. Я довольно долго и неизящно болтал ногами,
вися на водосточной трубе, но наконец зацепился, влез на стену и прополз в
амбразуру.
Тут я остолбенел от невероятности развернувшегося передо мной зрелища.
Я не верил своим глазам. Весь гарнизон стоял живой, спиной ко мне. Они
стояли в высохших лужах своей крови и не отрываясь следили за несуществующим
врагом. Я забыл исчезнувшего трубача, забыл свой отряд и все на свете. Я
увидел нечто новое.
У моих ног лежал комендант форта. Он лежал на спине, в упор смотря на
солнце своими невидящими глазами, и в сердце его был вонзен штык, длинный
французский штык с выгнутой рукоятью. Нет, на нем не было никакой другой
раны. Он не был застрелен. Он лежал с французским штыком в сердце. Что вы
скажете по этому поводу, мой друг?
- Самоубийство, - отвечал Лоуренс.
- Так сперва подумал и я, но потом увидел, что в одной руке комендант
держал револьвер с одним выстрелянным патроном, а в другой смятое письмо. Вы
представляете себе, чтобы кто-нибудь вогнал себе в сердце штык, а потом
схватил бы одной рукой письмо, а другой - револьвер? И потом, кто станет
кончать с собой при помощи штыка, имея заряженный револьвер? Самоубийство?..
Чепуха...
Неудивительно, что я забыл все на свете. Представьте себе французский