"Эрнест Ренан. Жизнь Иисуса" - читать интересную книгу автора

посредственной степенью достоверности" следует остерегаться обходить их
молчанием. В сущности, в истории не бывает вполне достоверных подробностей,
а между тем подробности всегда имеют некоторое значение. Талант историка
заключается в том, чтобы создать правдивое целое из частей, которые сами по
себе правдивы лишь отчасти.

Итак, можно отводить в истории место частным случаям, вовсе не будучи
рационалистом старой школы, учеником Павла. Павел был таким теологом,
который, желая давать чудесам, как. можно меньше, места и не дерзая
признавать библейские повествования легендарными, насиловал их для того,
чтобы дать им естественное объяснение. Павел надеялся таким образом
сохранить за Библией всю ее авторитетность и раскрыть в то же время истинную
мысль святых авторов ее[2]. Я принадлежу к критикам-мирянам; я
думаю, что никакой рассказ о сверхъестественном событии нельзя считать
верным буквально; я полагаю, что на сто таких рассказов о сверхъестественном
восемьдесят обязаны своим: происхождение народному воображению; тем не менее
я допускаю, что в известных более. редких, случаях легенда, имеет своим
источником реальный факт, переделанный воображением. Из массы
сверхъестественных фактов, рассказанных в Деяниях, в пяти или шести случаях
я пытаюсь показать, каким образом могла произойти иллюзия. Теолог, всегда
систематичный, желает применить одно единственное объяснение ко всей Библии
из конца в конец; критик полагает, что надо испробовать все объяснения или,
вернее, что надо последовательно доказать применимость каждого из них. То
обстоятельство, что то или другое объяснение может не соответствовать нашему
вкусу, не должно служить причиной, чтобы от него отказываться. Мир - эта
комедия, божественная и адская в одно и то же время, странный хоровод,
которым руководит гениальный хормейстер и в котором добро и зло, дурное и
прекрасное дефилируют перед нами каждое на своем предназначенном месте,
стремясь к достижению таинственной конечной цели. История не заслуживает
названия истории, если, читая ее, мы не будем попеременно то восхищаться, то
возмущаться, то приходить в уныние, то испытывать утешение.

Первая задача историка - верно изобразить среду, в которой имел место
рассказываемый факт. Таким образом, история происхождения религий переносит
нас в мир женщин, детей, горячих или заблуждающихся голов. Переместите те же
факты в среду положительных умов, они покажутся вам абсурдными,
необъяснимыми, и вот почему для стран с тяжелой на подъем рассудительностью,
какова, например, Англия,

невозможно их понять. Некогда столь прославленная аргументация Шерлока
или Джильберта Уэста по поводу воскресения из мертвых, Литтльтона по поводу
обращения Св. Павла грешат не логикой: она у них неотразима по своей силе;
тут мы видим верную оценку разнообразия окружающей среды. Все известные нам
религиозные попытки представляют удивительную смесь великого и странного.
Прочитайте протоколы первоначального сенсимонизма, опубликованные с
удивительным чистосердечием его адептами[3]. Наряду с
отталкивающими фактами, пошлым витийством - сколько прелести, какая
искренность, лишь только на сцену выступают женские или мужские фигуры из
народа, внося с собой наивные признания души, которая раскрывается под
первым теплым лучом, падающим на нее! Мы знаем не один пример прекрасных и