"Рут Ренделл. Древо скорбных рук" - читать интересную книгу автора

чем заботой о его самочувствии.
Бенет отнесла Джеймса наверх вместе с его любимой игрушкой - пушистым
тигренком с гибкими лапами - и уложила их обоих в кроватку.
Обычно Джеймс не любил, когда его укладывали спать посреди дня, и если
таковое случалось, он не закрывал глазки, а сидел в кроватке, выпрямившись,
и забавлялся, выкручивая тигренку лапы и придавая ему смешные позы. На этот
раз он покорно улегся в обнимку с игрушкой. Его личико раскраснелось, он
странно шевелил губами, словно предстояло долгожданное расставание с
молочным зубом.
Бенет надеялась, что особо опасного с ним случиться не может. Она
оградила его от детских инфекций положенными прививками, он не общался с
другими детьми и вряд ли мог подцепить где-то заразу. Обыкновенной простуде
он был, конечно, подвержен, и тогда его грудь отзывалась на это затрудненным
дыханием. Она посидела с сыном минут пять, пока малыш не уснул.
- Я и не представляла, что в тебе так силен материнский инстинкт, -
такими словами встретила ее Мопса внизу, где она успела обнаружить среди
всеобщего беспорядка еще неубранные в бар запасы спиртного. Она не была
особо пьющей личностью, но выпивать ей нравилось, и иногда даже небольшое
количество алкоголя действовало на нее непредсказуемо и странно. Бенет
помнила их с отцом попытки отлучить Мопсу от бутылки хереса. Сейчас мать,
кажется, уже глотнула рюмку, и по лицу ее блуждала глуповатая улыбка.
- Частенько бывает, что ты совсем не желаешь появления ребенка, но раз
он появился, то делать нечего, и ты начинаешь его обожать.
- Я хотела появления Джеймса и своего добилась, - сказала Бенет и, зная
наверняка, каким способом можно перевести разговор на другую тему,
спросила: - Какие же тесты с тобой проводили? Расскажи поподробнее.
- У них там, в Испании, очень скромные возможности. Я всегда говорила,
что во мне присутствуют какие-то ферменты или что-то такое во мне, наоборот,
отсутствует. Вся проблема в этом. Кажется, теперь они пришли к такому же
выводу и разделяют мою точку зрения.
Долгие годы Мопса вообще отрицала, что больна. Это все другие больны,
или, сговорившись, вредят ей и не способны понять ее. Но когда осознание
собственной ненормальности неизбежно пришло к ней, когда в периоды
просветления услужливая память прокрутила, как киномеханик ленту, все ее
прежние кошмары, она возложила вину за свои поступки не на психику, а на
какие-то биохимические дефекты своего организма.
- Возьмем, к примеру, историю с Георгом III, - доказывала Мопса. -
Годами все считали его сумасшедшим, подвергали его чудовищным пыткам. А
теперь стало известно, что у него была порфирия - недостаток какого-то
вещества - минерала "порфира" - так он называется. И если бы ему давали этот
"порфир", он был бы вполне нормален.
Возможно, она была права. Но если даже какой-то химической субстанции и
не хватало ее организму, сама природа восполнила этот недостаток, и ее
безумие отступило. Когда Мопса с увлечением рассказывала о проводимых с нею
сеансах психотерапии, с остроумием отмечала все детали, давала
характеристики лечащим врачам, Бенет преисполнялась надеждой на лучшее.
Безумие ведь коварно и не всегда выдает свои симптомы. Даже глаза матери
приобрели сейчас прежний цвет - зеленоватый с голубизной, который когда-то
мог очаровывать и дочь, и всех окружающих. Лишь бы сейчас не сорваться с
тоненькой ниточки им обеим, поддерживать друг друга, как партнерам опасного