"Герберт Розендорфер. Латунное сердечко или У правды короткие ноги" - читать интересную книгу автора

голос Ренаты, потом послышались шаги и звук захлопывающейся двери.
Все равно это ничего не значит, утешал себя Кессель, тем более, что
трамвай, кажется, все-таки проехал, пока я разглядывал свое перечеркнутое
лицо. Да и кроме того, что это вообще может означать в такой ситуации?
Решительно ничего.
Кессели жили на шестом этаже. Пока лифт спустится и поднимется, пройдет
еще какое-то время. Кессель хотел было выйти и встретить их у лифта, но
передумал и остался стоять у двери. Вряд ли у них будут тяжелые чемоданы.
Альбин Кессель, конечно, знал, что фрау Рената Вюнзе уже была замужем.
Поскольку о своем бывшем муже фрау Вюнзе всегда отзывалась довольно резко,
называя его то вечным студентом, то тряпкой, то маменькиным сынком, Альбин
Кессель не видел причин ревновать ее к канувшему в Лету герру Вюнзе. О том,
что у нее есть дочь, которой тогда было одиннадцать лет, фрау Вюнзе сообщила
Альбину всего за несколько дней до свадьбы. От своих многочисленных
предыдущих жен Альбину приходилось слышать и гораздо худшие вещи, а потому
он воспринял это запоздалое признание без особых эмоций. Он спросил,
конечно, почему она раньше не говорила об этом. Во-первых, объяснила Рената,
ребенка формально оставили отцу, а во-вторых, она боялась, что, узнав это,
Кессель подумает, что она в чем-то виновата, раз ей не оставили ребенка, и
что она вообще такая... "Мы же взрослые люди", - прервал ее исповедь Альбин.
Ребенок, по ее словам, жил у отца в Люденшейде, где у семейства Вюнзе
была пуговичная фабрика. Потом выяснилось, что "у отца" означало лишь, что
за ним остались родительские права, а на самом деле ребенок жил в некоем
интернате. Альбина Кесселя это мало волновало, что, кажется, вполне
устраивало Ренату. Фотографий ребенка она ему не показывала никогда. Письма
приходили редко. Часто ли Рената писала дочери и писала ли вообще, Кессель
не знал. Возможно, она занималась этим в своем книжном магазине, когда не
было посетителей.
В прошлом году во время летних каникул Рената уезжала на неделю. Ее
отцу тогда исполнилось шестьдесят. Прежде чем Альбин успел вымолвить хоть
слово, Рената предложила ему остаться дома, потому что, во-первых, ему будет
скучно в компании совершенно незнакомых людей, а во-вторых, она еще хочет
заехать к дочери. "В Люденшейд?" - уточнил Кессель. "Нет, - ответила
Рената, - в интернат". - "Что же, девочка и на каникулы остается в
интернате?" - "Да, иногда остается", - сообщила Рената.
По возвращении Рената никак не изменилась, а потому у Кесселя не было
повода задавать ей какие-либо вопросы. Сама Рената ничего не рассказывала.
Лишь несколько дней спустя она сообщила мимоходом, что с ребенком все в
порядке.
Звали ребенка Керстин.
- Керстин - это не имя, - сказал Альбин Кессель, - Это уменьшительная,
а точнее, искаженная форма имени Кристина или Христина, его лапландский
вариант. И звучит нелепо, похоже на "клистир".
Глаза у Ренаты округлились: ну да, она тоже хотела назвать ребенка
иначе, например Петра или Андреа, это все ее тогдашняя свекровь настояла,
точнее, так накрутила своего сыночка, что тот настоял на имени Керстин. А
она не стала с ними спорить. Керстин, в конце концов, тоже неплохое имя. И
даже красивое. Так зовут, кстати, многих девочек. И похоже оно вовсе не на
"клистир", а... а на звук бубенчика на санях ясным, солнечным зимним утром,
такой звонкий и светлый, веселый и немножко нахальный.