"Герберт Розендорфер. Кадон, бывший бог " - читать интересную книгу автора

крепостной ров, придавив четырех брехливых собак Кейзерлинга.
______________
* Честное слово (фр.).

- А свильпе уцелел? - поинтересовался Придудек.
- Так оно и есть, - подтвердил фон Харков, - или, точнее, так оно все и
было. Может быть, вы мне не верите?
- Верю, верю, - поспешно подтвердил Придудек. - Только один вопрос: как
же вы его потом разделили?
- Дисковой пилой.
К счастью, скала оказалась не такой твердой, как латвийско-земгальские
хлебцы, хотя на вкус, по словам барона, она была похожа на них, то есть
вообще безвкусна. Однако мы не только питались ею, но и выели себе в скале
небольшую пещеру, которая потом спасла нас от шторма, по-прежнему
грязно-оранжевого и наконец достигшего нас, и бушевавшего так, что я начал
было опасаться, как бы не унесло весь остров.
Мы продолжали вгрызаться зубами в гору. Правда, тут возникла одна
проблема: чем больше мы ели, тем больше толстели, а чем больше мы толстели,
тем больше нам приходилось есть, чтобы устроить себе побольше места.
Так мы сидели и ели, ели, ели (и пили тоже или, лучше сказать,
слизывали капавшую сверху воду), а борода барона все росла и росла.

То, что я есть, доказывается тем фактом, что я должен быть.
Не понятно?
Начнем сначала (как же часто мне, богу Кхаутону, или Каадону,
приходилось начинать все сначала!): когда-то не было ничего, и было это, как
высчитано (я ничего не придумал и сам не высчитывал), пятнадцать миллиардов
лет назад, или, возможно, всего лишь двенадцать миллиардов, а потом вдруг
возникло что-то. Теперь ясно?
Сам факт, что между ничем и чем-то есть разница, служит всякому
здравомыслящему человеку доказательством, что я существую. Думаю, что надо
будет дальше писать о Себе с большой буквы.

Этой темы касаться не совсем удобно, однако Придудек сказал, что было
бы невежливо по отношению к читателю оставлять его, то есть читателя, по
этому поводу в неведении, тем более что читатель наверняка давно сам задает
себе этот вопрос. Как ни странно, но все, что связано с пищеварением, обычно
сильно волнует людей.
Тем не менее барон предупредил меня, чтобы я писал об этом возможно
более деликатно, не нарушая приличий. (Кто бы мог подумать, что об этом
заговорит именно барон, сам же недавно цитировавший якобы старинную
прибалтийскую поговорку, где не постеснялся выразиться достаточно прямо.)
Хотя, конечно, скрывать тут особо нечего. Читатель и сам мог догадаться:
пока мы ползли вверх по стене, эта проблема не возникала по причине
недостаточности нашего питания. Сейчас, когда еды стало вдоволь, мало того,
когда у нас не осталось иного выхода, кроме как проедать себе сквозь гору
путь на ту сторону, эта проблема, конечно, возникла; однако на этой стороне,
на уже знакомой нам стороне отвесной стены высотой в девятьсот или тысячу
метров, да еще со слегка нависающим козырьком наверху (через который мы бы
никогда не перебрались, как нам теперь стало ясно, да, впрочем, и раньше