"Герберт Розендорфер. Кадон, бывший бог " - читать интересную книгу автора

- Такую статистику собрать будет трудно.
- Это вы так думаете, - возразил я.
- А здесь это и вообще невозможно, - вздохнул барон.
- Тут вы абсолютно правы: мы здесь одни.
- Однако в статистику-то, если уж делать все грамотно, следовало бы
включить и коров, которые тоже ведь страдают от зубной боли?
- Вы полагаете, что в статистический анализ нужно включать и животных?
Лошадей, кошек, змей, слонов и улиток? Вот уж, ради всего святого, только не
улиток, - возразил я.
- Почему же, - удивился барон, - ведь у улиток тоже есть зубы.
- Нет! - воспротивился я.
- Да!
- Нет!
- Да!
- Хорошо, - сказал я, - однако все равно зубная не-боль улиток
качественно отличается от зубной не-боли высших существ.
- В этом я с вами совершенно согласен, - сказал барон.

Со временем он приобрел цвет камня, хотя и в голубых тонах. Меня это не
слишком удивило, потому что мы питались этой субстанцией, причем уже
довольно давно. Вероятно, я тоже приобрел цвет камня. Зеркала у нас не было.
Спрашивать об этом барона я не хотел, так как он несомненно задал бы мне тот
же вопрос, а отвечать на него мне было бы неприятно. Ну кто, в самом деле,
решится сказать в глаза своему последнему, единственному товарищу, что
физиономия у того приобрела цвет камня?
Хотя я думаю, что со мной этого не произошло, во-первых, потому что я -
бог Кауд'н, боги же против таких вещей иммунны, а во-вторых, потому что у
барона начали появляться и другие странности, которых я у себя не отмечал.
У него явно замедлились движения. И он стал скрипеть при ходьбе. Когда
ему приходилось быстро двигаться, это давалось ему с явным трудом, и с него
что-то стекало. Однажды я, стараясь, чтобы он этого не заметил, подобрал с
земли стекшее с него вещество. По консистенции оно совпадало с окружающим
нас камнем. Пробовать его на вкус я, конечно, не стал, потому что я же не
каннибал. Однако сомнений у меня больше не оставалось: барон постепенно
каменел.
- Последним людоедом в Европе был пастух Бротмергель из Эйхельборна под
Беркой, это на реке Ильм в Тюрингии, 1772 год; он зажарил и съел своего
подпаска, - сообщил барон, когда мы почему-то заговорили о каннибализме
(своих вышеописанных мыслей я вслух не высказывал).
Это был один из наших последних разговоров, потому что потом фон Харков
вообще перестал разговаривать. Видимо, язык у него тоже окаменел. Что же ему
остается делать дальше: поедать самого себя?

Сложить кеннинг о небытии мне пока так и не удалось.

Как горячий воск, который льют, например, на холодную поверхность
мраморного стола, сначала медленно застывает, постепенно теряет
прозрачность, а потом окончательно отвердевает, - так произошло и с бароном.
Все в нем как будто захлопывалось, причем все быстрее и быстрее, а под конец
вообще с такой скоростью, что он окаменел в одну минуту. Он превратился в