"Семен Резник. Николай Вавилов ("Жизнь замечательных людей" #452) " - читать интересную книгу автора

человек не может охватить. Моя комната рядом с регелевской, и я сижу и слышу
каждый день этот лозунг, который Регель повторяет при каждом удобном случае,
и выслушиваю анафемствование "энциклопедизму". Идеал работника Регеля - это
скромный, трудолюбивый, аккуратный сотрудник, специализировавшийся, ну,
например, на определении пленчатости ячменя.
Сижу и ежусь. "Горе вам, энциклопедистам", "Горе вам, стремящимся
объять необъятное, совместить несовместимое""*.
Да, он не ограничивался только одной культурой. Ежился под холодным и,
может быть, даже насмешливым взглядом Регеля. Но поступал по-своему.
И никто не смог бы его переупрямить.
Это был характер. Тот самый, негнущийся стержень его натуры...
Ему надо было понять смысл искусственной классификации. Связать ее с
родством и происхождением растений. На примере одной пшеницы этой проблемы
не решить. Здесь нужен более общий, всесторонний подход.
И он обнимал необъятное, совмещал несовместимое. И как ни странно, это
ему удавалось! Мало того, проработав день в Бюро прикладной ботаники, он
спешил в лабораторию микологии и фитопатологии,[10] руководимую профессором
А. А. Ячевским. Здесь проводил "вторую половину дня"*, а правильнее, вечера
и ночи.
Попасть к Ячевскому на стажировку было для Вавилова ничуть не легче,
чем к Регелю.
На каком-то обсуждении в Петербурге, вспоминает Л. П. Бреславец, где
присутствовали и москвичи, Вавилов докладывал о своих первых работах по
иммунитету растений. Его данные расходились с данными Ячевского. Артур
Артурович поспешил к трибуне. Но до спора по существу не снизошел. "Этот
юнец берется меня учить!" - таков был смысл его саркастического выступления.
Взяв еще раз слово, Вавилов повторил свои результаты. Подчеркнул, что
это данные опытов. Опровергнуть их можно опытами же, а не словопрениями.
Лишь будущие эксперименты прояснят истину.
Выступление Вавилова поразило присутствующих своей обезоруживающей
деловитостью. "Болевшие" за него москвичи были в восторге. Пангало
горячился, подбивал товарищей проводить Вавилова с трибуны аплодисментами,
но Л. П. Бреславец отговорила их. Бой Вавилов, таким образом, выиграл...
Но тем меньше он мог рассчитывать на благосклонность Артура Артуровича!
К тому же профессор Ячевский был известен в кругу ученых как человек
капризный и неуживчивый. Его выходки были одна экстравагантнее другой. Так,
много позднее, после революции, он вывесил в своем кабинете парадный портрет
царя. Не потому, что был монархистом, а, так сказать, из принципа, для
демонстрации своей "независимости". Еще позже, в двадцатые годы, когда Н. И.
Вавилов стал директором Государственного института опытной агрономии и
лаборатория Ячевского вошла в состав института, он засыпал директора
брюзгливыми письмами. Любая мелочь - задержка зарплаты, отказ увеличить на
одного человека штат лаборантов, проволочка с предоставлением нового
прибора - словом, повседневные неурядицы того сурового времени непомерно
раздражали Артура Артуровича, заставляли слать директору сердитые прошения
об отставке. Письма его сохранились в архиве. Отпечатанные на машинке
дореволюционного образца, с "ятями", с обращениями "милостивый государь" и
заключениями "честь имею...", они производят тяжелое впечатление. Мы не
знаем, предшествовали ли занятиям Вавилова у Ячевского "закулисные
переговоры", может быть, кто-то из маститых ходатайствовал за Вавилова. Но,