"Семен Ефимович Резник. Вместе или врозь? (Судьба евреев в России)" - читать интересную книгу автора

ЧАСТЬ I


Ожидание шедевра

Книга Александра Солженицына "Двести лет вместе (1795-1995), часть I" у
меня не вызвала изумления. Те, кто читает (а не только почитает) А. И.
Солженицына, знают, что в ней нет ничего неожиданного. Вопреки претензии
автора, что он якобы посягнул на какую-то запретную, табуированную тему
(более десятилетия назад такую же претензию заявил И. Р. Шафаревич, автор
"Русофобии"), в России публикуется множество книг аналогичного содержания и
направленности, причем некоторые из них написаны гораздо сильнее.
Вялая по стилю, рыхлая по композиции, опирающаяся на вторичные,
селективные, тенденциозно или поверхностно толкуемые материалы, книга
Солженицына совершенно не оригинальна. Если бы она вышла под другим именем,
на нее мало кто обратил бы внимания. Но громкое имя обладает особой
притягательной силой, а имя Солженицына в этом отношении совершенно
уникально. Когда вспоминаешь масштаб его таланта, проявившегося в
произведениях ГУЛАГовского цикла, когда вспоминаешь о той беспримерной
стойкости, с какой "теленок" бодался с дубом советского тоталитаризма, когда
думаешь об орлиной высоте, на которую он взмыл, чтобы охватить единым взором
весь мертвый ландшафт кровавого коммунистического режима, когда, наконец,
вспоминаешь о тех острых переживаниях, которые испытывали многие из нас,
вертя ручки радиоприемников, чтобы, сквозь треск глушилок, услышать набатный
солженицынский призыв "жить не по лжи", то от каждой его новой работы ждешь
нового, проникновенного СЛОВА. Заранее полагаешь, что ничего, кроме шедевра
из-под пера такого писателя выйти не может. И если шедевра не находишь, то
прилагаешь неимоверные усилия, чтобы все-таки отыскать. Эта "презумпция
шедевра" туманит не только рядовых читателей, но и иных профессионалов, что
подтверждает, к примеру, рецензия Льва Аннинского под выразительным
названием "Бикфордов шнур длиною двести лет".[1]
Статья написана с присущим критику темпераментом. То, что новая книга
Солженицына гениальна, у него сомнений не вызывает, а потому все усилия
направлены на то, чтобы выразить свое восхищение, объяснив себе и другим, в
чем именно состоят ее несомненные достоинства. "Он нигде не перешел грани.
Он эту грань перелетел, отнесясь в сверхзадаче к смыслу драмы: к тому, что
свело русских и евреев во всемирной истории, почему этот контакт оказался
столь значимым, чему они научили друг друга, в том числе и горьким урокам...
Вопросы в связи с этим возникают вечные, то есть проклятые, окончательного
решения не имеющие. Думать над ними в связи с книгой Солженицына -
счастливый труд", комментирует маститый критик. Вряд ли подлежит сомнению,
что если бы та же работа принадлежала менее именитому автору, восторги Л.
Аннинского не были бы столь пылкими. Даже натыкаясь в книге на фактические
неточности, критик - а ему не занимать эрудиции - предпочитает скорее не
доверять собственным познаниям, чем автору рецензируемой книги: "Не хочется
выверять, где и как Солженицын подобрал цитаты, или ловить его на фактах. А
то еще и сам поймаешься".[2]
Магическую власть имени Солженицына я испытал на себе много лет назад,
когда с растерянностью вчитывался в "Август 1914-го", первый "узел"
"Красного колеса". Брал ее в руки с трепетным, нетерпеливым ожиданием