"Семен Ефимович Резник. Вместе или врозь? (Судьба евреев в России)" - читать интересную книгу автора

счастья, которое всегда испытываешь при соприкосновении с творением
подлинного таланта. Но чем глубже погружался в чтение, тем больше оно меня
обескураживало. Я не мог не видеть, как беспомощна эта проза, но упорно
уговаривал себя, что тут что-то не так; я, видимо, чего-то не улавливаю,
передо мной, видимо, какой-то новаторский вид литературы; если роман не
производит на меня должного впечатления, то, видимо, я еще не готов
воспринять это новаторство. "Может быть, мудрость, красота и глубинная
правда этой прозы откроются в следующем узле", уговаривал я себе. Но колесо
продолжало катиться, а литературы не получалось. Солженицын-писатель
необычайно силен, когда описывает то, что, выстрадал, пережил и прозрел. Тут
почти нет ему равных. Но он мало способен к вживанию в далекую эпоху, к
проникновению в души людей, с которыми может знакомиться только по
письменным источникам. Тут ему не достает зоркости и тонкости слуха.
Взявшись за историческое повествование грандиозного масштаба,
Солженицын допустил роковую ошибку. У меня возникает ощущение невозвратной
потери, когда я думаю о том, сколько истинных шедевров недосчиталась наша
литература из-за того, что добрую половину своей отнюдь не короткой
творческой жизни крупнейший писатель нашего времени потратил на унылое
перебирание различных - вовсе не малоизвестных - исторических материалов,
тщетно пытаясь переплавить их в живые художественные образы. При создании
этого унылого цикла романов температура в топке писательского таланта
Солженицына никак не дотягивала до точки плавления. Не помогли и отчаянные
усилия искусственно поднять температуру, что так странно проявилось при
переработке первого "узла" эпопеи, куда втиснут трехсотстраничный довесок об
убийстве премьера П. А. Столыпина.
Начав раскрутку красного колеса революции с августа 1914 года,
Солженицын вроде бы определил свою точку зрения на истоки большевистского
переворота (впрочем, не оригинальную): красное колесо запустила в движение
Первая мировая война. Но если так, то причем здесь Столыпин, убитый за три
года до начала войны? Позднейшая имплантация вставного романа в ткань
повествования говорила только об одном: изначально эпопея не было продумана
ни концептуально, ни композиционно. Писатель сам не знал, что именно
собирается раскрутить! Ясного представления о том, что привело российскую
империю к краху 1917 года, у него не оказалось, хотя именно об этом он
захотел поведать миру. С одной стороны, в его эпопее явственно виден
"патриотический" соблазн отвести историческую вину от России, возложив ее на
евреев. С другой стороны, Солженицын понимает, что такое "объяснение" как
раз менее всего патриотично: оно делает русский народ неполноценным, ибо не
может полноценный народ позволить кучке зловредных иноплеменников
распоряжаться своей судьбой. Автор блуждает в лабиринте, не имея в руках
ариадновой нити. Так и не завершив эпопеи, он явно утратил к ней интерес -
потому, видимо, и опубликовал конспективные наброски последних томов, дабы
уже к ним не возвращаться. Да и как не утратить интереса к собственному
замыслу, если где-то в середине работы его вдруг осенило, что корни Октября
надо искать не в военных поражениях Первой мировой войны, не в Феврале и
даже не в альянсе Ленина с германским генштабом, а в двух роковых пулях
"Мордко" Богрова, разрядившего револьвер в Столыпина. Изменив на ходу курс,
Солженицын сделал следование прежним курсом бессмысленным, но и новым курсом
не пошел. Так и забуксовал в хляби несобранных мыслей.
Надо признать, что как раз столыпинские главы "Августа 1914" выгодно