"Наполеон Ридевский. Парашюты на деревьях " - читать интересную книгу автора

с Родиной" вырвались из дома и поплыли над садом, за ручей, вышли на широкий
простор полей и лугов. Сердцу стало тесно. Хотелось, чтобы не было конца
этому грустному напеву, хотя он не ласкал, не гладил душу, а рвал ее на
части.
Подошли Шпаков, Аня с Зиной. Как зачарованные, мы молча стояли и
слушали. Но вот все смолкло.
- Идемте, попросим еще сыграть, - предложила Зина.
- Не ходите, не просите, - остановила нас женщина, поправляя свой белый
платок, - не сыграют они дважды.
- Почему?
- Слишком печальная эта музыка, - ответила крестьянка, скрестив на
груди натруженные, бронзовые от загара руки. - А знаете ли вы, что написал
эту музыку наш земляк, Михайло Огинский. Он же отсюда, из нашего Залесья
был, - не без гордости сказала она.
- Это очень интересно, - заметил Шпаков. - Расскажите, что вы знаете о
нем.
- Забавный был пан, - простых людей уважал, музыку любил.
- А где же он сейчас? - поинтересовалась Аня.
- О милая моя, когда это было! Может лет сто тому назад жил он здесь, а
может и больше.
- Извините, не знала, - виновато произнесла Аня.
- А думаешь, я знаю, - не шелохнувшись, ответила ей наша рассказчица.
Многое говорят у нас люди об Огинском. Вот и я слышала...
- Что? - спросил Шпаков, видя, что женщина вроде бы заколебалась и не
знает - то ли рассказывать, то ли не стоит делать этого. Он первый
почувствовал, что мы, возможно, стоим на пороге одной из легенд об этом
удивительном чародее звуков, о человеке, сочувствовавшем простому люду,
понимавшем всю скорбь его необъятной души.
Поразительно было и то, что о композиторе Михаиле Клеофасе Огинском
говорила простая, скорее всего малограмотная, а может, и совсем неграмотная
крестьянка. Народ платил своему земляку любовью за любовь, как и Пушкину за
"чувства добрые".
- Старые люди рассказывают, что Огинский каждую осень выходил за
околицу провожать журавлей, когда они улетали в вырай. Человек он душевный
очень был, грустил, тоску нагонял на него журавлиный крик, - мечтательно
говорила женщина. - Вот и музыка у него получилась такая задушевная.
Слушаешь ее, и сердце на части разрывается. Будто навсегда с гнездом своим
расстаешься.
Женщина глубоко вздохнула, задумалась о чем-то своем и снова
заговорила:
- Уехал наш Огинский из своего Залесья, - в голосе ее было такое
искреннее сожаление, будто это случилось только вчера. - Чувствовало его
сердце, что попрощался с родными местами навсегда. Вот и оставил такую
музыку в память о себе. Говорят, с простым народом участвовал в восстании.
За это в тюрьму его посадили... Ну, мне пора, прощайте, мои голубочки.
Случится после войны бывать в наших краях - не забывайте, заходите.
Почерневшие, потрескавшиеся пятки нашей рассказчицы, переступая
порожек, мелькнули и скрылись за калиткой.
Мы молчали. Уже много лет спустя после войны я случайно прочел
высказывание Ильи Репина об Огинском: