"Дмитрий Ризов. Речка " - читать интересную книгу автора

грязи. Какая мука идти, глядя под ноги, мысленно считая шаги!
И тут дорога пошла через вспаханное поле. Я плелся, невероятными
усилиями вырывая ноги из чавкающего, жирного чернозема. Ружье повесил на
шею, положил на него вздрагивающие руки со вздутыми в кистях венами. Я уже
не шел. Я подтягивался, схватившись глазами за березу на краю поля, в
мучительном напряжении стараясь удержаться и не упасть. На краю поля я сел,
почти падая. Земля холодная. Положил руки на колени, почувствовал, как
сильно они дрожат. Голод сводил челюсти. Я выплюнул тягучую слюну.
"...блюд было множество, одно другого жирнее, одно другого тяжелее;
повар Степан не пожалел корицы, гвоздики, перца и всего более масла. Свекор
ласково потчевал молодую, и молодая ела, творя молитву, чтоб не умереть на
другой день".
Я поднял глаза на березу, посмотрел вверх - уже сумерки. Дождь сыплет,
мелкие холодные капли падают на потное лицо.
...А пасхальный-то кулич, вспомнил я, раздражаясь, у Аксаковых был
намного белее, чем у дворовых, не говоря о простых крестьянах. А бабушка,
бабушка-то, такая бедная и хворая, такая любительница до "вороньих ягод" и
шампиньонов из "золотой ямки", - как она, сволочная старуха, ременной
плетью, припасенной заранее под подушкой, хлестала дворовую девочку, которая
плохо выбрала из клока пуха волосья. А дедушка-то позволил, будучи в
приятном расположении духа, крестьянину женить сына, не дожидаясь зимнего
времени, и не на той девке, которую назначил прежде сам, а на той, которая
парню люба была. А если бы дух был не расположен?.. А как они заставляли баб
перемолачивать почти чистую солому на току, чтоб ни зернышка не пропало. Ни
зернышка!
О, голод - плохое дело! Голод затуманивает мозги, съеживает лоб,
окорачивает взгляд. Гнев голода - никуда не годный судья.
Я сорвал ружье и зачем-то выстрелил в воздух, звук тут же потонул в
сумерках и сырости, будто его там проглотили.
Шел я долго, скользил и вел счет пропущенным ранее, но почему-то вдруг
припомнившимся аксаковским семейным грехам, грехам райского поместья под
Челяевской горой, где соловьи пели так громко, что их разгоняли палками,
чтобы могла уснуть молодая барыня, а сам Сергей Тимофеевич, описывая мир в
имении деда, выделял кучки дворовых, толпу крестьян и крестьянок и стоящих
огромной толпой в стороне "мордвов обоего пола". С какой любовью описал он
рыб - от цвета плавников до аппетита их, с каким они идут на ту или иную
приманку, и птиц - от кончиков хвостов до клювиков, самцов и самочек
отдельно, да так, что закрывай глаза и увидишь их, а для толпы мордвов нашел
одну примету - "обоего пола..."
Я тащился по грязи растерзанной дорогой и не падал только чудом,
поддерживаемый гневом голода. Хорошо ему было ходить по степям, по озерам,
речкам, уремам!.. Где-то война с Наполеоном, где-то ощетинившаяся штыками
Сенатская площадь, каторжный Сибирский тракт, а он, Сергей Тимофеевич,
предвкушая удовольствия, пылит сюда, в Аксакове, в бричке, запряженной парой
резвых савров, чтобы тут же, забыв обо всем на свете, забрать ружье и...
Полная сумка хлеба, да еще сзади слуга несет. Хотя нет... Слуга ведет
лошадь, а хлеб в бричке. Походит, хлеб пожует, попишет. Утки, гуси, дупеля,
рыба... Ему бы как мне, вот этой дорогой, на пустой желудок. А то пруд под
усадьбой. Весной оторвался от кофия, на столе хлеб с медом, - и в окошко по
уткам ба-бах!!!