"Месть Бела" - читать интересную книгу автора (Арчер Джеффри)
Глава вторая
Вряд ли она бы от тебя убежала, что бы ты ни говорил, что бы ты ни выкинул, ну, разве набросился бы на нее с мечом.
– Почему? – спросил Конан. В саду было и вправду хорошо. Широкие листья ветвистых деревьев не пускали солнечный свет на песчаные дорожки, по краям выложенные шлифованным белым камнем. Не один, не два, а целых шесть фонтанов в разных частях сада подбрасывали вверх прозрачные струи, обрушивающиеся в широкие мраморные чаши. Пребыванию в мире тени и влаги громче всех радовались птицы, то и дело подлетающие к чашам с водой. По дорожкам важно прогуливались откормленные павлины, с неохотой уступающие людям проход. Клумбы пестротой и замысловатостью узоров из цветов соперничали с коврами кутхемесских мастеров. Чтобы позволить себе такой сад, владельцу просто-напросто необходим весьма приличный доход. Выходит, любовь в Шадизаре – пока еще ходовой товар… «А ты сколько раз, – напомнил Конан сам себе, – опустошал кошелек до последнего медяка во всяких "Веселых потаскушках", "Шаловливых кошечках" и "Розовых льдинках"?»
Они обходили сад уже по второму кругу. Размеренность уступала место бодрости. Улетучивался из головы легкий винный хмель.
– Потому что, – ответил киммерийцу Симур, – разбуди меня посреди ночи и спроси, какое главное качество присуще женщинам, и я отвечу не задумываясь: любопытство. Если мужчину создатели лепили из тщеславия, то женщину из любопытства. Любопытство – тот золотой ключ, что открывает женские сердца. Хочешь завоевать женщину – пробуди в ней к себе любопытство и поддерживай его столь долго, сколь сочтешь нужным, и она в это время никуда от тебя не денется. Так вот, ту лесную красавицу ты не мог не заинтересовать до чрезвычайности. Ты странно себя вел. Конечно, совсем не так, как повел бы себя кто-нибудь из местных жителей. Одет необычно для тех мест. Про Варраха не слышал. И вдобавок на брата похож. Разве успокоилась бы она, не выяснив, кто ты, откуда, чего ищешь. Между прочим – заметь, я не упомянул о том, что ты ей понравился. Очень спорный момент. По тем меркам красоты ты вполне мог и не попасть в симпатичные парни.
– А как же брат? Думаешь, она не считала своего брата симпатичным парнем?
– Разве она говорила о красоте своего брата? Может быть, брат-то и ушел, куда он там ушел, не вынеся своего уродства.
– Как сказали бы у нас в Киммерии, ну ты и загнул, Симур. Пожалуй, нам следует сделать еще кружок по саду, прежде чем возвращаться к столу.
– Кстати, мне тут пришло в голову… – Симур зачерпнул ладонью воду из фонтана, освежил лицо. – Фу, хорошо1. Пришло в голову, почему она тебя обзывала перекормышем – когда я вспомнил, как ты рассказывал о том, что лучница ловко и проворно лазает по деревьям. Если они живут на деревьях, то излишний вес, как впрочем, высокий рост и размах в ширину, лишь мешают быстроте и незаметности передвижений по веткам. Вполне вероятно, они стремились не перекармливать своих детей, чтобы те не вымахали… э-э…
– Как я, – закончил Конан.
– Как ты, киммериец. Не исключено, что я ошибаюсь в своих преждевременных выводах.
– Ты можешь о том узнать, если позволишь мне продолжить.
– Разумеется, продолжай.
– Мне еще как-то удается не сбиться с путеводной тропы моего рассказа. Я даже помню, на чем остановился. На том, что у лучницы получалось быстро, бесшумно, а главное, незаметно перемещаться по лесу. Вот она сверху за спиной, а в следующий миг ее голос доносится слева снизу. На все мои попытки заговорить, хохочет и скрывается. Я, значит, послушно карабкаюсь за ней. Мы ползали по веткам, как мне тогда казалось, без всякого смысла и направления. Я уж было приготовился сказать: «Хватит», как вдруг она исчезла. Пропала. Не выдает себя ни голосом, ни шорохом. Зову – не откликается. Я подумал, что она за кем-то пошла. Стало быть, следовало обождать. Оно же нелишне и дух перевести.
Уже и перекусить было охота. Жажду-то я умудрялся забивать во время прыжков по сучьям. Слижешь с листьев влагу, найдешь выемку с водой, глотнешь оттуда, вроде и полегче. А вот брюхо урчало все сильней. Нет, думаю, жду эту попрыгунью столько времени, сколько требуется на опустошение мелкими глотками кувшина с вином, а потом мастерю лук и приступаю к охоте.
Она вернулась раньше того крайнего срока, который я ей отмерил. Как мне и думалось, явилась не одна…
* * *
…Можно обитать и на деревьях. Конан удостоверился в этом, оглядев древесное жилище своих новых знакомых.
Ствол, могучий, как нога бога, тянулся из неведомых низов в невидимые верха и щедро разбрасывал вокруг толстые щупальца ветвей. Как дудочка отверстиями, ствол древа-исполина чернел дуплами. Конан насчитал не меньше дюжины внизу и вверху, а ведь далеко не все он видел со своего места. В то дупло, возле которого они расселись на ветках, как на стульях, Конан из любопытства заглянул. Просторно – он смог бы вытянуться на полу, застеленном высушенной травой, в полный рост. Но распрямиться в древесной норе у него бы не получилось, а встать там он смог бы только на четвереньки.
Древесных людей пока что киммериец видел всего двоих. Они находились рядом с ним. Отец и дочь. Дочь звали Апрея, отца – Меркар. Да, Апрея позвала прежде отца, не решившись приводить гостя в дом без его позволения. И только после того, как она показала отцу своего знакомого и тот, внимательно рассмотрев чужака из-под прикрытия ветвей, решил, что чужак не опасен, они вышли к киммерийцу и отвели его к дому…
* * *
– Я им вообще-то поведал правду, разве что опуская подробности – дескать, силы зла колдовством закинули меня сюда из родных краев. Родные края на ваши края не похожи нисколько. И вот сижу тут, ничего не понимаю. Папашка выслушал меня и призадумался. А он по виду скорее в деды ей годится. Сухонький, в морщинах с ног до головы, седой. Маленький. «Я тебе верю, пришлый человек Конан», – наконец говорит он. А Апрея, которая до того молчала и уважительно глядела на отца, после его слов облегченно вздохнула. Видать, переживала. «Ты двигаешься не как человек Верхнего дома, – добавляет папаша, показывая ладошкой на ствол. – С тобой бесполезное оружие. И вдобавок Апрея говорит, что она увидела тебя, когда ты будто бы намеревался нисходить в Нижний дом». Ну, насчет бесполезности меча в условиях древесной битвы я б с ним поспорил… Да меня больше волновало другое. «Знаешь, папаша Меркар, – говорю, – ты произносишь много непонятных слов – Нижний дом, Верхний дом… Если б я понимал, о чем речь! Ты бы сперва разъяснил, что тут у вас к чему». И он принялся разъяснять…
* * *
…Меркар и говорил, как древний старик – негромко, медленно, с перерывами для восстановления сил, прикрыв глаза.
– Когда-то давным-давно Дом у людей был один. И люди жили одним Большим гнездом, во главе которого стоял мудрый и сильный Правитель Гнезда. Раз в три года обитатели Дома сами выбирали себе владыку из наиболее достойных людей. Законы, по которым жили в то время, были просты и справедливы. И сейчас, где-то на окраине мира сохранилось Гнездо, живущее по установлениям и порядкам Большого гнезда… но найти его нелегко. Слишком далеко ушли те люди от нас, не сберегших общий Дом.
Не сберегли… Однажды в Дом пришли два брата. Откуда они явились, никто не знал, но их приняли радушно, и они стали жить наравне со всеми в Большом гнезде. Когда через три года пришла пора выбирать нового Правителя, люди предложили братьев.
Голоса разделились ровно пополам. Каждому из братьев не хватало для победы еще хотя бы одного сторонника. И люди уж было хотели, как велели законы Большого гнезда, оставить старого Правителя и отложить избрание нового на год, как вдруг…
Братья, явившиеся неизвестно откуда, были на одно лицо. Их отличал только цвет волос. У одного волосы черные, словно мрак под закрытыми глазами, у другого белые, точь-в-точь как у моей Апреи. Беловолосый брат любил девушку, которую собирался назвать перед людьми своей женой. Черноволосый никого не любил. Но он вдруг обратился к девушке брата со словами: «Я хочу, чтобы ты стала моей. Ты будешь женой Правителя». Он предложил девушке стать его женой раньше, чем это сделал его беловолосый брат. И девушка неожиданно ответила: «Да, я буду твоей женой. И я изменяю прежнее решение, я выбираю Правителем тебя». Так черноволосый стал править Большим гнездом», а беловолосый брат покинул Большое гнездо, сказав, что уходит на покой.
Не сразу, постепенно привычная жизнь начала меняться. Появлялись новые законы, вводились новые порядки. Более жесткие, а зачастую и необъяснимо странные… И появились несогласные с этими законами и порядками. Несогласных наказывали – сначала сурово, потом свирепо. Люди внезапно вспомнили, что они разной крови, они происходят из разных родов. И вот от Большого гнезда стали откалываться малые гнезда и уходили жить самостоятельно.
И появился Нижний дом. Откуда он взялся – неведомо, только вдруг в один из дней выросла трава, сразу в человеческий рост. И кого она
накрывала, тот исчезал навсегда. Остальные испугались и стали подниматься выше и выше. С тех пор провинившихся казнили, сбрасывая в Нижний дом.
И вскоре не было уже Большого гнезда. На его место пришли Верхний дом, Нижний дом и множество гнезд. А черноволосый Правитель однажды исчез, бросив людей и свою жену.
И только тогда люди догадались, кто были на самом деле разноволосые братья. Белый – бог Азарх, черный – его брат, чье имя с тех пор не произносят. Люди Большого гнезда равно поклонялись обоим братьям-богам. Однажды боги поспорили, кого из них люди любят больше. И явились в облике человечьем испытать людей. Люди выбрали себе черноволосого, чье имя не произносят в пределах Верхнего дома, и потеряли Большое гнездо… С тех пор мы зовем в своих молитвах Азарха вернуться, но тщетно. Время его второго прихода еще не настало. Люди еще не искупили свою вину.
– То есть, папаша Меркар, когда человек падает в траву – это и называется уйти в Нижний дом? И оттуда никто никогда не возвращался? – слушая рассказ, Конан пробивал и высасывал птичьи яйца, принесенные ему Апреей в сплетенной из прутьев корзине.
– Ты прав, пришлый человек Конан.
– И твой сын, ее брат, свалился в траву?
– Он ушел в Нижний дом.
– Как это случилось?
– Они с Апреей охотились в сумраке у границы Верхнего и Нижнего дома. Апрея ненадолго потеряла его из виду. Потом услышала крик. Крик донесся снизу. Уже из Нижнего дома. И резко оборвался.
– Я лишь на миг отвернулась, – лесная лучница всхлипнула, накрыла глаза ладошкой. – Оборотилась, а Порка нет на месте.
– И как давно это произошло?
– Семь лун назад, – ответил Меркар. Старая рана, которую невольно разбередил Конан, не заставила его плакать, он лишь ниже склонил голову.
– Апрея сказала, что я похож на твоего сына.
– Да. Он тоже был перекормыш. Не такой плечистый, как ты. А главное, что вас отличает, – волосом Порк был светел, как Апрея, ты же темноволос. Но издали и в полутьме тебя можно принять за него.
– Так что ж там такое в траве? Спасибо, красавица, – Конан вернул корзину, наполненную скорлупой.
– То ведомо черноволосому брату, чье имя не произносят в пределах Верхнего дома, и никому другому.
– Ты хочешь сказать, что это его земля, чернявый там хозяйничает. Понятно. Но ты, папаша Меркар, и ты, Апрея, – вы же не раз бывали возле границы домов, Нижнего с Верхним. Неужели ничего не видели? Никогда? И, кстати, кто такой Варрах?
– О Варрахе известно лишь то, – сказал Меркар, – что спастись от него можно, перейдя
за седьмую ветвь. До седьмой ветви ты в его власти.
– М-да, немного… Значит, не видели? Ничего и никогда? Может, хотя бы слышали какие-нибудь звуки? Голоса?
– Нет, пришлый человек Конан…
Конану показалось, что папаша Меркар чего-то не договаривает или что-то от него скрывает. Впечатление усилила Апрея, посмотревшая на отца и только после этого сказавшая свое «Нет»…
* * *
– … А я знаю, что случилось с Порком, то есть с братом Апреи, – вдруг заявил Симур.
– Ты?! – воскликнул варвар так громко, что павлин у фонтана подпрыгнул на месте и без нужды распушил хвост. – Откуда?
– Я же тебя внимательно слушаю и размышляю при этом, – Симур плохо спрятал в объяснении бахвальство. – Ум, Конан, – сила, равновеликая твоим мускулам и мечу.
Симур вновь наклонился к чаше, зачерпнул воды в пригоршню и вылил себе за шиворот.
– Должно быть, тебе известно и что представлял собой их Нижний мир?
– Честно отвечу – нет, не известно. Кое о нем догадываюсь, кое-что предполагаю, но мало материала, чтоб сделать верный вывод.
– Так что же приключилось с Порком? – хитро прищурился Конан.
– Коротко говоря, потому что говорить длинно нет никакой охоты, с ним случилось то, что не произошло бы ни с одним киммерийцем, сколько бы мужества он ни потерял. Так?
– Можно и так сказать… – подумав, согласился варвар. – А точнее?
– Точнее ты мне сам расскажешь… И вот что. Пойдем-ка, брат Конан, достанем из погреба холодное вино. Пора уже…
* * *
«Ничего, – решил тогда Конан, заподозрив, что от него что-то скрывают, – я у вас выведаю, что мне надо. Сейчас или позже».
– Это ваше родовое гнездо? – киммериец продолжил расспрашивать своих новых знакомых.
– Да, пришлый человек Конан. Но, как ты видишь, от нашего Гнезда остались лишь я да дочь. Еще два круга солнца назад нас было больше двух дюжин… (Апрея уже не плакала, но в глазах стояли слезы.) Но наше Гнездо нашли люди из Серого Гнезда. Они стали нападать на нас, хотели отвоевать наши дома, наши ножи, наши охотничьи угодья. Мы решили – погибнем все, но не уйдем, не уступим наш дом врагам. Сейчас нас всего двое, и мы будем биться вдвоем. Только после нашей смерти враг войдет в эти дома.
– А как далеко вам доводилось отходить от вашего гнезда? – спросил Конан.
– Очень далеко. На несколько десятков дальностей полета стрелы.
– И везде то же самое? Деревья и деревья?
– Таков весь мир, который взывает к милости Азарха.
– М-да… А с людьми из других гнезд, не из этого Серого, вы…
Папаша Меркар резко вскинул руку с раскрытой ладонью. Конан тотчас умолк. Отец и дочь застыли, обратившись в слух. Киммериец тоже вслушался, и ему показалось, что он уловил далекий птичий грай.
– Идут. – Меркар с ловкостью, которой киммериец от него не ожидал, забрался в дупло и вновь появился на ветвях – уже вооруженным. Маленький лук и точно такой же, как у дочери, колчан с короткими стрелами за спиной. Нож на его поясе висел и раньше.
Когда Апрея обмолвилась, что враги из Серого гнезда намеревались отвоевать наряду с домами и ножи, Конан смекнул – металл в их древесном мире должен цениться так же, как золото в мире, из которого выбросил киммерийца Бел. Видимо, за плевый короткий клинок можно выменять немало здешних ценностей. А уж про меч и говорить нечего. Какие здесь могут быть ценности помимо металла?..
– Что думаете делать? – спросил Конан у Апреи.
– Биться, – ответила лесная лучница.
– А если это не враги?
– У нас нет неврагов.
На это Конану ответить было нечего.
– Уходи, пришлый человек Конан, – пробуя натяг тетивы, сказал ему папаша Меркар. – Тебе лучше переждать бой вдали от Гнезда.
– Здесь. Передвигаясь вверх и вниз вдоль Гнезда. Укрываясь в домах, там же пополняя запас стрел.
Теперь пришла пора Конану покачать головой.
– Не уверен, что это самая разумная тактика. Правильно я определил, что идут с той стороны?
– Да.
– И они еще далеко?
– Пока не близко.
– Тогда пойду, встречу их на подходе. Глядишь, малость прорежу вражеские полчища…
* * *
– …На деревьях, Симур, драться мне до того не приходилось. Как-то уж так вышло… Обычно на деревьях я или прятался, или ночевал, или пользовался ими как лестницей, чтобы перемахнуть через ограду.
А тут – весь бой вести на ветках от начала до конца! Не слезая! Причем с людьми, для которых чаща эта – дом родной. Но я прикинул, что торчать возле ствола с дуплами вместе с папашей Меркаром и его дочкой – верная погибель. Окружат – и поминай как звали. Ну ничего, думаю, поглядим еще, чья возьмет. Любители легкой поживы из гнезд этих серых ведь не знают, что им навстречу движется варвар из Киммерии.
Нескольким штукам я выучился еще в детстве, в Киммерийских горах, когда меня наставляли не отчаиваться, оставшись без оружия, а находить выход при помощи того, что под рукой. Другие штуки я позаимствовал у дикарей, о встречах с которыми мне вообще не хочется вспоминать… Короче говоря, пользуясь запасом времени, я кое-что подстроил этим серым парням.
Чтоб было удобней подстраивать, я забрал ножик у Апреи. Нехотя, после раздумья, но она отдала его, одну из главных, если не главную ценность в их древесной жизни. Поверила.
Потрудился я на славу. Работал споро. Нашуметь я не особенно боялся. Даже наоборот – шум был мне как бы на руку. Если человек шумит, значит, ни сном ни духом не ведает, что к нему подкрадываются. И враги, несомненно, пойдут на звуки, то есть на меня, – чего я и добивался.
Что они уже рядом, я понял по истошному крику, раздавшемуся справа. Крик тот вышел таким, каким я и ждал. Не крик радости, удивления или предупреждения. А крик боли. Значит, один вляпался – и известно во что. Он ухватился клешней за лиану, натянутую как тетива, и сорвал с места сук. Сук (здоровенный, надо сказать, да ведь и Конан из Киммерии не слабак) я отвел до упора, вот он-то и шибанул со всего размаха неизвестного серого гнездовика. Судя по тому, что крик не смолкал, ветка не просто хлестнула лазутчика, а угодила в него одним из заточенных мною сучков.
Тут и слева раздался треск, а следом вопль. Тоже не приходится гадать, в чем дело – подрубленный мечом сук рухнул вниз вместе со ступившим на него человеком. И, похоже, человек не просто свалился, а угодил в путаницу лиан, перемазанных смолой, где он должен сполна ощутить, каково приходится мухе в паутине.
Я не стал ждать, когда сработают остальные ловушки: можно было прождать до второго пришествия этого ихнего Азарха. Сперва я двинулся туда, откуда прилетел первый крик. Крик уже затих, вернее, перешел в стон.
Человек, что стонал, был не жилец. Он лежал на суку, обхватив его руками и ногами, рубаха на левом боку пропиталась кровью, кровь стекала на нижнюю ветку частыми густыми каплями. Следовало облегчить его мучения точным ударом ножа. Заняло бы мгновение, но это мгновение я тратить не стал. А ну потом как раз его не хватит самому.
Я нащупал ножны на поясе умирающего, выдернул из них нож, сунул его в зубы – руки-то нужны свободными – и, быстро перебирая ветки и лианы, устремился к следующему серому лазутчику, влипнувшему в мою ловушку.
Конечно, Бел ограбил меня изрядно, однако ж не все умыкнул этот бог прохвостов, который и сам первейший прохвост. К примеру, оставил нетронутой быстроту отклика тела на неожиданности…
– …Реакцию, – пробормотал себе под нос Симур. Они в тот момент как раз двигались по дорожке, соединяющей тенистый сад и винный погреб. Словно опомнившись, философ поспешно добавил: – Ну, продолжай, продолжай, Конан…
– …что и пригодилось как нельзя кстати, – за сегодняшний день киммериец прекрасно научился продолжать ровно с того места, на котором его прервали. – Стоило раздаться шороху, как я уже отпрыгивал на соседнюю ветку, перемещая нож в ладонь. И только ноги коснулись ветви, я метнул клинок.
Там, где до прыжка находились мои ступни, вонзилась в дерево стрела и мелко дрожал ее оперенный серыми перьями кончик. А там, откуда прилетел шорох, затрещали сучья, из путаницы ветвей вывалился с моим ножом в груди лохматый человечек и, не проронив ни звука, обрушился вниз.
Нож у древесных жителей, к которым я нынче невольно присоединился, великая драгоценность, нет спору, потому неплохо было бы слазать вниз и выдернуть клинок из убитого, да вот времени на то не отыскивалось, если я хотел защитить папашу Меркара с дочкой от врагов. А я хотел.
Ножны с мечом как назло зацепились за сучок. Когда возился с ними, услышал справа и довольно близко удивленный вскрик, шорох с треском и после протяжный стон. Ага! Я понял, что случилось. Некий серый гнездовик, чьи уши развернулись на непонятные и подозрительные звуки, поспешил в ту сторону, на подмогу или даже на выручку. Поспешив, он схватился рукой за лиану, за удобную такую лиану, в которую так и тянет вцепиться, потому что рядом почему-то нет других лиан, будто их повырубил кто. Схватился – и вдруг эта лиана подбросила его вверх, в гущобу мелких сучков, опуталась вокруг руки. Он повис и, вероятно, вывернул или растянул запястье. Зато другая грабля у него оставалось свободной, да и нож наверняка за поясом имелся, поэтому он без труда мог перерезать лиану и освободиться. Этого-то ему я и не собирался позволить.
В два счета я добрался до нужного места. У меня уже наработалась сноровка в ползанье по деревьям, только я наделся, что она мне надолго не понадобится и остаток жизни я все-таки прохожу как человек, по твердой земле.
Поспел я вовремя. Человек мальчишеского роста и телосложения, но с косматой черной бородой, вращаясь меж ветвей на зеленой нитке стебля, поднес к лиане нож и чиркнул по ней, видать, хорошо отточенным лезвием. Чиркнул еще раз, перерезал лиану и – упал прямо в подставленные мною руки.
Любезничать с ним я не стал. Выкрутил ручонку (с виду хилую, но оказавшуюся крепкой), запихнул себе за пояс выпавший из ладони нож, ухватил красавца за грязную нечесаную гриву и свесил вниз. Сам я для устойчивости уселся на ветку. Легко удерживая пленничка… весу-то в нем, тьфу, пятерых таких бы удержал, сам видишь, Симур, чем-чем, а силушкой меня не обделили папаша с мамашей, вкупе с Кромом и прочими силами небесными. Помню, как-то раз на спор сотню шагов проволок на плечах взрослого гиперборейского быка… Молодой тогда был, глупый, поддавался на всякие подначки, дескать, а слабь тебе, Конан, быка поднять и протащить. А я от такого приходил в бешенство и давай таскать, что говорят. Однако ты ж, гляди, не надорвался, здоровехонек и по сей день… Так вот значит, держу этого бородатого мальца и спрашиваю:
– Ну, бог древесной красоты, жить хочешь? Тогда скажи, сколько вас всего прискакало в наши края?
А этот недомерок в ответ шипит, плюется и нехорошо так ругается:
Я уж и нож к горлу приставил, а он все свое, правду говорить никак не желает. Времени на увещевания у меня не имелось, с новым лесным другом следовало проститься. Без нужды резать людей я не люблю, потому ограничился тем, что стукнул кулаком по его упрямой черепухе. Тюкнул не со всей мочи, чтоб насмерть не пришибить, но достаточно весомо, чтоб обеспечить ему долгий беспробудный сон. Короче говоря, сегодня не быть ему больше воякой. Оставил я моего бородатого приятеля подвешенным за кожаный пояс на прочном суке. Хотя за свою грязную брань, обращенную на гордого сына Киммерии, он, конечно, заслуживал лютой смерти. Быть может, напрасно я его тогда пощадил. Но ход времен не обратить вспять, не вернуться в реку, в которую раз ступил…
– Почему ж? Можно и вспять обратить, – Симур вытащил из кармана длинный ключ, со второй попытки вогнал его в замочную скважину и открыл хорошо смазанную дверь погреба. Они перешагнули зашарканный порог. Приятно обдало холодком, под ногами зашуршали песчинки, обнадеживающе темнели ряды толстобрюхих дубовых бочек. – Но о возвращении в реки мы после переговорим. Так что же дальше? Ты говори, говори, я сам управлюсь с делом…
– В общем, поспешил я к обиталищу Меркара и Апреи, где они остались дожидаться незваных гостей. Ну, думаю, теперь эти гости должны отступить, напугавшись непонятного, а то и вовсе убраться восвояси. Короче, я почти уверился, что папаше с дочкой ничего больше не угрожает. Как вдруг услышал крики. Два, один за другим. Первый походил на боевой клич, второй – на предсмертный выкрик. Потом донесся треск сучьев, свист тетивы, невнятные возгласы. Что-то там у них происходило. Следовало поторопиться.
Хоть и обзывали меня перекормышем, но я тоже способен, даже двигаясь быстро, подкрасться не шумнув. Зря я, что ли, промышлял воровством и промышлял успешно.
Да, видать, часть этих оборванцев верхом прошли. Или низом. Обошли, короче.
Я подобрался к самому гнезду папаши Меркара, осторожно выглянул из зарослей. И увидел…
Папаша Меркар свешивался из дупла, в его спине торчало две стрелы, а из перерезанного горла вытекала кровь. Чуть ниже возле еще одного дупла Апрея билась с двумя такими же бородатыми, как мой давешний знакомец, лесными разбойниками. Девушка из последних сил удерживала за перехваченное запястье руку одного – острие ножа дрожало перед лицом лесной лучницы. Вдобавок каким-то невообразимым образом Апрее удавалось уворачиваться от второго бородача. Тот пытался достать девушку ножом из-за спины своего сородича, по-другому он не мог, ветвь узка, не обойти. И это пока спасало Апрею, однако долго ей не вытянуть. Если один не продавит, другой дотянется. И, словно бог несчастий услышал мои мысли: второму бородачу удался резкий и точный выпад.
Я даже не поверил своим глазам, когда лезвие, которому, казалось бы, не суждено промахнуться, вжикнуло рядом с девушкой, воткнулось в дерево, уйдя в него чуть ли не по рукоять. То как Апрее удалось уклониться, развернув вместе с собою того бородача, с которым боролась, – можно назвать чудом. Хотя, с другой стороны, может и не чудо никакое, а просто жизнь на деревьях приучает к ловкости и изворотливости.
Однако увернуться-то Апрея увернулась, а вот равновесие потеряла, ее повело назад. Чем тут же воспользовался первый бородач. Он не стал вырывать руку с ножом, ударил коленом, попал девушке по бедру и всадил локоть свободной от ножа руки лесной лучнице под подбородок. Голова Апреи откинулась, девушка ушиблась затылком о ствол и потеряла сознание.
Оба бородатых героя издали победный клич, вскидывая руки. Чего ж им было не радоваться! Теперь гнездо со всем имуществом и прилегающие к гнезду охотничьи угодья переходят в их безраздельное владение. Да и лучница теперь в их полной власти. Хочешь убей, а хочешь… Но они явно намеревались убить. Первый бородач склонился над девушкой, ухватив за волосы, отвел ее голову назад, занес нож…
Раздумывать не приходилось. Если до того я не успевал вмешаться и мог лишь таращиться на происходящее, то уж теперь, какое бы проклятье надо мной ни висело, спокойно наблюдать, как будут резать девушку, словно жертвенного барана, не мог.
Выскочив из укрытия, я метнул два ножа один за другим: нож Апреи вошел первому бородачу под лопатку, и разбойник из Серого гнезда полетел вниз пересчитывать сучки, а нож, который я отнял у проходимца, попавшегося в мою петлю из лианы, угодил второму бородачу в голову, но угодил всего лишь рукоятью. Однако смерть сородича напугала второго бородача и тот, прыгнув на соседнюю ветку, поспешно скрылся в зарослях.
Можешь мне сказать, Симур: что ж ты, парень, с детских соплей обучался управляться со всяким разным оружием, а не освоил толком такой простой вещи как метание ножей. Так я тебе разъясню. Не каждый нож равно пригоден к метанию. Тут все зависит от веса рукояти и веса клинка. Возьмем, к примеру, охотничий киммерийский нож с рукоятью из кости снежного медведя…
– Постой, постой! Я не собирался ни в чем тебя упрекать. Попал рукоятью, а не острием, с кем не бывает! Ну-ка, подставляй кружку.
Конана не пришлось просить два раза, и в подставленную киммерийцем глиняную кружку из кувшина, с которым Симур прошествовал от бочек к варвару, потекла янтарная струя белого шемского вина.
– Нет, ты не понимаешь, – вернулся Конан вместе с первым глотком холодного напитка к недоговоренной теме. – Для воина любой промах, как для тебя, ну скажем… э-э…
– Любовная неудача, – подсказал Симур.
– Вот-вот.
– Но и к любовным неудачам следует подходить философски, мой киммерийский друг, то есть не рвать на себе волосы, не топить горе в винном океане, не бежать к шарлатанам за сомнительными зельями. Надо просто-напросто спокойно поразмыслить над причинами и внести поправки. Может быть, в следующий раз следует выпить чуть меньше вина накануне приятственных утех или как следует выспаться, или наконец понять, что тебе нравятся не пышные блондинки, а худые брюнетки. Однако мы отвлеклись.
Покидать погреб, выходить в еще горячий, еще неостывший воздух как-то не тянуло. Им прекрасно сиделось на низких табуретах, между которыми на песке пристроился кувшин со свеженалитым вином. До кувшина одинаково легко мог дотянуться любой из собеседников. Сейчас потянулся Симур.