"Месть Бела" - читать интересную книгу автора (Арчер Джеффри)

Глава вторая

Очень неуютно чувствовал себя Конан на странных улицах странного города. Будто голышом вышел в шадизарские Торговые ряды. Каждый обращал на него внимание. Прохожих в этот час было немного, но и те редкие ранние пташки, что попадались киммерийцу на его бесцельном пути, едва заслышав тяжелую поступь варвара, хлопали в ладоши, принимались истово кланяться чуть ли не до земли и шептать – всякий раз одно и то же: «Благослови меня, Всезнающий Бог, благослови…»

Конан морщился, торопился свернуть на какую-нибудь боковую улочку между некрашеных домов… но и там не удавалось избежать встречи с аборигенами. Ему хотелось запрятаться в дыру поглубже и потемнее, там дождаться сумерек, а уж потом… Впрочем, что потом? Ведь они все слепые! Им что день ясный, что безлунная ночь – все одно. Всяко узнают.

Хорошо еще, к его, Конана, божественности местные относятся пусть и благоговейно, но, в общем-то, спокойно, не хватают на месте и не волокут в храм, чтобы денно и нощно молиться сошедшему с небес божеству. Будто настоящий бог каждый день прогуливается по этому городишке и раскланивается со смертными обитателями. Хотя – почему бы и нет? Тут все может быть… Но он-то, Конан, богом не был. И если настоящий бог прознает о существовании шарлатана, что тогда будет?

Даже подумать страшно, что тогда будет… Надо немедля что-то придумать. Замаскироваться, что ли…

Единственное, чем киммериец отличался от местных жителей, были его глаза. Зрячие глаза. Но как горожане распознавали в нем зрячего, будучи сами слепы?

Только одним образом: по походке. Хотя центральные улицы и были вымощены со всем тщанием, камушек к камушку, почти без зазоров, щелей и мусора, местные по ним ходили весьма своеобразно: ногу над землей высоко не поднимали, ступню ставили в несколько приемов, точно пробуя болотистую почву, точно проверяя, нет ли какой преграды на пути, потом уже твердо опирались на эту ступню и подтаскивали другую ногу.

Конан попытался подражать им, однако у него ничего не получилось: он быстро запутался в собственных нижних конечностях и чуть было не растянулся на пыльной мостовой. Горожане же передвигались быстро, уверенно, будто с малолетства учились ходить таким манером. Возможно, так оно и было. Киммерийцу оставалось только запрятаться в какой-нибудь захламленный проулок, каких между центральными улицами полным-полно, и не шевелиться. Но – сколько? Час? Сутки? Год?..

Итак, в этом сумасшедшем городе его принимают за бога. Что ж, не самый плохой вариант. Могло быть и хуже. Его, например, могли принять за врага или лазутчика, и, в лучшем случае, засадить в подземелье – до тех пор, пока власти не выяснят, кто он такой и что делает в этих местах. И что они выяснят? Что сможет Конан объяснить им? Что бог Бел отправил его в «земли, которые лежат совсем неподалеку, но одновременно недосягаемы» – для того, чтобы он, Конан, отыскал там самого себя? Даже слушать дальше не будут. На плаху сумасшедшего чужака – и все.

От таких мыслей северянину стало вовсе неуютно.

Он свернул в узкий переулок, куда горожане не заглядывали по причине беспорядочных груд мусора, наваленных равномерно между глухими стенами домов.

Шепотом кляня свою судьбу, Конан пробирался среди нагромождения полусгнивших досок, перелезал через кучи обломков строительного камня, огибал пирамиды пустых, развалившихся ящиков; несколько раз буквально из-под его ног шмыгали с коротким визгом крупные, отъевшиеся крысы, и тогда Конан начинал клясть все на свете в голос.

Он не знал, зачем полез сюда, куда направляется. По крайней мере, тут нет слепых аборигенов. Кто ж из них сунется сюда? Только ноги переломает, если сунется…

Однако – сунулись: когда киммериец находился шагах в десяти от противоположного выхода из переулка, там, у этого выхода, возникла фигура молодой женщины в простой одежде; стройная, светловолосая, с по-крестьянски крепким телом, она могла показаться привлекательной, если б не уродливые стежки ниток, которыми были зашиты ее веки.

– Слава Всезнающим Богам, наконец-то! – воскликнула она, заслышав Конана, и привычно хлопнула в ладоши. – Ты пришел! Мы ждем с самого наступления тепла. И уж начали думать, что ты вовсе у нас не появишься. Откажешься почтить церемонию своим присутствием…

Конан открыл было рот, чтобы ответить, ничего для ответа не придумал и рот закрыл.

Женщина между тем продолжала тараторить, заламывая руки:

– Какой был бы позор для всей семьи! Ужасно, ужасно… Но теперь все будет в порядке. Соизволь же разрешить мне проводить тебя. Все ждут. Родукар нервничает…

Дом, в который незнакомая женщина привела Конана…

– Почему я пошел с ней? – переспросил погрузившийся в воспоминания Конан, когда Симур своим вопросом прервал повествование. – Сам не знаю. Наверное, я подумал, будто… То есть решил, что… Великий Кром, как это объяснить?! Ну, вот я оказался в городе слепых психов, совершенно один, никого и ничего тут не зная, без денег и пристанища, не понимая, зачем я здесь и что делать дальше.. И подходит ко мне женщина, и говорит, что, дескать, меня давно тут ждут и чтобы я быстренько шел за ней. Что я, по-твоему, должен был думать? Ясно дело, я решил, будто она знает о поручении Бела и собирается мне помочь. Вероятно даже, привести меня к этому… ну, к родственнику моему в том мире. А что еще мне было думать? Все прочие слепцы только тупо кланялись мне и называли каким-то богом… Сет, Адонис и Нергалова селезенка, лучше б я навсегда остался в переулке этом загаженном, лучше б вовсе не видел то, что довелось увидеть в доме Хайри…

Дом, в который женщина привела Конана, стоял в конце тихой улочки неподалеку, где отовсюду тянуло сладкими ароматами выпечки. Ни одной вывески на строениях, конечно, не было, но варвар смекнул, что здесь, в основном, обитают пекари.

– Прошу сюда, пять шагов налево и две ступеньки вверх, – сказала женщина, дергая Конана за рукав в направлении одноэтажного небогатого домика без единого, как и все сооружения в городе, окна. – Будь осторожен, умоляю: верхняя ступенька шатается, а притолока невысокая.

Увлекаемый хозяйкой, киммериец поднялся на крыльцо. В предупреждениях женщины смысла не было: каждый бы еще издалека увидел, что верхняя ступенька держится на честном слове, а дверной проем слишком низкий даже для невысокой спутницы Конана… Стоп. Каждый бы увидел? Вот уж нет: только не местные.

А вдруг, подумал северянин, не только жители проклятого городишки, но и все обитатели этого мира – слепые?..

– Хайри! – На пороге появился высокий мускулистый черноволосый абориген в кожаной лоскутной безрукавке на голое тело и свободных полотняных штанах. – Где тебя носит?

– Тише, Савгор, тише. Я привела Бога.

– Да?.. – Лицо горожанина осветила улыбка. Глаза его тоже были зашиты. Странно, но сей факт уже не удивлял и не ужасал Конана: он начал привыкать к этому миру.

Тот, кого назвали Савгором, хлопнул в ладоши, потом вытянул руку и почтительно коснулся груди варвара.

– Наконец-то, Всезнающий Бог! Да благословится в веках имя твое, имя снизошедшего до церемонии причащения отпрыска бедного пекаря…

«О Митра, и эти меня за Бога принимают… – подумал Конан, увлекаемый Савгором внутрь и жалеющий, что не сбежал от женщины еще там, в переулке. – И что теперь делать? Чего они от меня хотят? Кром, помоги мне…»

Просторное помещение без окон, куда привели северянина, было тускло и освещено несколькими факелами, установленными на табуретах вокруг большого обеденного стола. В их колеблющемся свете Конан разглядел более чем скромную обстановку жилища: мебель грубая, некрашеная, стены голые, доски пола, хоть и ошкуренные, но пригнанные друг к другу не аккуратно, без всякого вкуса, разномастные – тисовые, дубовые, сосновые и даже еловые. Скрипучие безбожно на все лады. Чуть в стороне, на сооруженном из четырех лавок импровизированном помосте пустело деревянное кресло. Откровенной нищетой дохнула на киммерийца эта обстановка.

– Потом лишь я подумал: почему, собственно, нищетой? – сказал варвар внимательно слушающему Симуру. – Ну и что с того, что дом без окон, стены драпировкой не укрыты и никаких прочих украшений нет, одежда у всех, как на рыночном скоморохе? Зачем все это – слепому-то? Пол скрипит разноголосо, точно старая повозка – и хорошо: знаешь, куда ступаешь и с какой стороны к тебе человек подходит… Впрочем, это всего лишь досужие рассуждения. А дальше началось самое страшное.

Вокруг обеденного стола сгрудились пятеро горожан: две держащиеся особняком пожилые пары в просторных одеждах и невысокий, нервный толстячок в длинном плотном балахоне до пят, сияющий в свете факелов потной лысиной. (Надо ли говорить, что глаза у всех также были незрячи?) При появлении Хайри, Савгора и незнакомца все пятеро одинаково склонили головы набок, прислушиваясь.

В душе Конана вновь холодной скользкой змеей зашевелился ужас: замкнутое полупустое помещение, освещенное лишь неверными отблесками светильников, и – пятеро неподвижных слепцов, чутко прислушивающихся к каждому движению Конана.

«Интересно, – некстати подумал варвар, – а зачем им факелы, коли они слепые? Для меня, что ли, стараются?..»

– Господин Родукар! – опять затараторила Хайри, оставаясь на спиной Конана; зарождающаяся паника в душе киммерийца отступила. – Он пришел! Бог здесь! Я же говорила, что не может такого быть, чтобы наш первенец остался непричащенным!..

Савгор успокаивающе положил руку на ее плечо.

Только сейчас варвар увидел девятого участника этой непонятной встречи: в центре покрытого чистой скатертью стола, в центре колеблющегося круга оранжевого света, совершенно обнаженный, лежал младенец отроду не более недели. Ребенок беспорядочно сучил ногами и руками, весело гукал, пускал пузыри… и с умным видом разглядывал окружающих.

Да: разглядывал. Ребенок был зрячим. Кареглазый малыш смотрел на слепых взрослых.

Конан не успел удивиться этому обстоятельству: лысый в балахоне, которого Хайри назвала Родукаром, повернулся к гостю и нахмурился.

– Прости меня, Всезнающий Бог, – неуверенно сказал он раскатистым басом, – но твои шаги мне почему-то незнакомы. Кто ты? Как твое имя?.. Извини за подобные оскорбительные вопросы, однако я теряюсь, поскольку не знаю того, кто оказывает нам честь своим участием в церемонии причащения…

– Родукар, – испуганно прошептала Хайри, – остерегись, что ты несешь!.. Это же один из Богов!

Конан про себя отметил это «один из Богов». Ага, значит, бог здесь в одиночестве не скучает. Это уже легче: во-первых, можно выдать себя за какое-нибудь новенькое божество, а во-вторых, там, где толпа, там наличествуют разногласия и междоусобицы – пусть даже толпа эта из одних богов состоит. Стало быть, всем скопом эти таинственные боги на меня не кинутся, а сначала десять раз подумают: что за тип, зачем он тут и как бы его, меня то есть, повыгоднее использовать – коль местные смертные самозванца за высшее существо принимают. Ха-ха, храбрость храбростью, но смекалку-то я не потерял! Что ж, будем играть по местным правилам. Да и что эти слепцы неуклюжие могут мне сделать?

Приободрившись немного, Конан медленно, по возможности спокойно, взвешивая каждое слово, ответил:

– Любезный Родукар, имя мое – Конан, и прибыл я сюда по приглашению этой доброй женщины, Хайри, чтобы принять участие в церемонии причащения. – И учтиво поклонился. Скрипнули складки его кожаной куртки.

Услышав этот скрип, Родукар машинально поклонился в ответ.

– Всезнающий Бог по имени Конан, позволь представить тебе, – радостно обратилась к варвару Хайри. – Вот мои родители: достопочтенный ткач Нигум и его жена, моя мать, благочестивая Париан. – Пожилая пара слева негромко, в унисон хлопнула в ладоши. – А вот – родители мужа моего, Савгора: достопочтенный пекарь Лизисе и жена его, моя свекровь, благочестивая Виртида. – Тот же жест повторила пожилая пара справа.

– Спасибо, Всезнающий Бог, что почтил этот дом своим присутствием, – подобострастно пробормотал Нигум. Остальные промолчали.

Конан не придумал ничего лучшего, как вяло тоже хлопнуть ладонями и выдавать из себя:

– Очень рад.

При этом он чувствовал себя полным болваном. Хотя, казалось бы, ничто ему пока не угрожает… Впрочем, он заметил, что лысый Родукар внимательно и в высшей степени неприязненно прислушивается к его словам.

– Может быть, пора начинать? – переминаясь с ноги на ногу, несмело предложил Савгор и тут же стал оправдываться: – А то соседи интересуются, когда же наш малыш станет настоящим человеком. Всезнающий Бог Конан, соблаговоли занять подобающее место…

– Момент, уважаемый Савгор, – вдруг жестко перебил его Родукар. Он повернулся лицом к киммерийцу и, казалось, вглядывался в него слепыми глазами. А потом медленно проговорил: – Согласно древним законам, которые никто не отменял, я, причащающий, имею право на сомнение.

Слова эти, бессмысленные для Конана, потрясли аудиторию. Родители мужа и жены замерли как истуканы, Хайри судорожно всхлипнула. Савгор крепко сжал ее плечо и выдавил из себя:

– Почтенный Родукар, как ты смеешь…

– Законы никто не отменял, – повторил лысый. – А я дорожу своей благородной работой. И ты, Всезнающий Бог, надеюсь, не будешь противиться правилам, которые установлены твоими же братьями?

Не зная, что сказать на это, Конан промолчал. И поступил, как оказалось, мудро: приняв его молчание за согласие, Родукар вынул из широкого рукава тонкое изящное лезвие длиной и шириной не больше мизинца взрослого человека, поднял его над головой и вопросил:

– Кто может сказать, что я держу в руке? Слепой Савгор протянул было руку, чтобы коснуться предмета, но, услышав его движение, Родукар отступил на шаг, в сторону свекра и свекрови.

– Так что же это?

Все настороженно молчали.

Тогда Родукар вновь повернулся к Конану:

– Никто не может сказать, что я держу в руке, пока не дотронется до этого. Такое знание принадлежит только Богам. Итак, Всезнающий Бог, называющий себя Конаном, можешь ли ты сказать, не касаясь, что я вынул из рукава?

«Их боги зрячи, вот в чем заковыка! – вспыхнуло в голове киммерийца. – Ах ты, хитрый лысый пень, сейчас я покажу тебе, кто тут есть бог…»

И, шалея от собственной смелости, Конан проговорил:

– У тебя, любезный мой Родукар, в руке нож. Небольшой, но вполне достаточный для того, чтобы раскровенить нос достопочтенному ткачу Нигуму, если ты сделаешь еще один шаг назад.

Ножик исчез в рукаве столь быстро, как и появился.

– Родукар, не хватит ли? – тихо сказала Хайри. – Если Бог рассердится…

Родукар казался растерянным. Впрочем, он быстро справился с собой и вежливо поклонился Конану:

– Прошу извинить меня за сомнение, Всезнающий Бог, – проговорил он. – Но не мы придумали законы и не нам не следовать им. Любой может присвоить себе звание Бога, но не каждый может выдержать испытание сомнением… Просто я никогда раньше не слышал тебя, хоть и проводил церемонию тридцать восемь раз. Надеюсь, ты не обиделся на меня.

– Закон всегда закон, – осторожно ответил Конан. – И я доволен, что ты чтишь его. – И подумал: «Ах ты, старый лис, не зря ты показал мне именно нож. Если б я не увидел его, то наверняка почувствовал бы между собственных ребер… Однако – еще те боги у этих ребят!»

– Ну, а теперь, когда сомнение разрешилось, – подал голос нетерпеливо топчущийся позади Савгор, – не пора ли начать церемонию?

– Да-да, конечно, – засуетился Родукар. – Извольте занять подобающее Богу место, светлейший Конан. – И он указал рукой на импровизированный трон.

Вжившись в роль бога – была не была, – киммериец с достоинством поднялся на помост уселся на холодное деревянное сидение. Передвинул мешающий меч из-за спины к плечу. Отсюда прекрасно был виден стол и младенец на нем.

– Начнем, – к самому себе обратился Родукар.

– И началось, – поморщился варвар, заливая горечь воспоминаний терпким вином Симура. – Многое я на свете я повидал, уважаемый мудрец, но такое мне пришлось лицезреть впервые. Этот «причащающий», Родукар плешивый, напоил младенца какой-то пакостью из рожка. Ребенок сначала захныкал, но потом утих: видно, сонным зельем шарлатан его напичкал. А папашка с мамашкой и ихние родители смотре… ну, то есть слушали очень внимательно, будто чудо какое-то происходило.

Когда младенец уснул, Родукар вынул откуда-то из складок своего балахона тонкую портняжную иголку, в которую уже была вставлена завязанная на узелок на конце нитка. И только тут Конан сообразил, что сейчас произойдет. И до боли в пальцах вцепился в подлокотники кресла – чтобы не закричать от ужаса. Но не смотреть он не мог.

Словно заколдованный, киммериец смотрел, как Родукар, нащупав длинными чуткими пальцами веки младенца, занес над ними зловеще поблескивающую в свете факелов иглу.

Все остальные, кроме Конана, тихо затянули медленный, щемящий душу вой:

Игла ткнулось в левое верхнее веко новорожденного, пронзила плоть; натянулась нежная кожа, лопнула, и в сопровождении капли крови иголка вышла с другой стороны. Родукар вытащил иглу, потянул вверх; за иглой последовала обагрившаяся нитка.

Младенец захныкал, но не пошевелился. Капли крови покатились по его пухленьким, розовым щекам.

Семейство запело громче:

Родукар деловито продолжал работу. Игла проткнула левое нижнее веко младенца. Нитка затянулась. И игла вновь ткнулась в верхнее крошечное веко. Балахон истязателя окропился кровью.

– И так раз за разом, – рассказывал Симуру Конан, монотонно покачиваясь на стуле, прикрыв глаза, сунув руки под ягодицы. – Стежок за стежком, сначала левый глаз, потом правый. Иголка вверх-вниз, вверх-вниз. А я пошевелиться не могу. Смотрю, будто завороженный, как эта сволочь младенцу глаза зашивает. А что сделать? Закричать: не надо, не надо, что ли? А вдруг у них так принято – и неспроста? Вдруг без этого… причащения… человек сразу погибает, или в Серые Равнины отправляется, или, не привели Кром, в Мир Демонов попадает? Кто ж знает, что у них за порядки мировые такие… Только, короче, долго я не выдержал. Когда третий стежок на правом глазе затянулся, я вскочил со своего кресла – бог я или нет? – и заорал…

На самом деле, Конан только собрался закричать: «Остановитесь, я запрещаю!» – но тут входная дверь без стука распахнулась, и на пороге, в окружении трех слепых воинов возник силуэт невысокого, крепко сбитого человека в сиреневом, сшитом из одного куска материи наряде, похожем на тунику. Оружия при нем не было.

– Дорогу Всезнающему и Всемогущему Богу Адонису! – дружно рявкнули охранники и в унисон брякнули длинными тонкими мечами.

Участники гнусной церемонии испуганно отшатнулись. Конан почувствовал себя более чем неуютно.

– Прибыл сюда я, в присутствии дабы моем таинство причащения новорожденного сына великой страны Дзадишар было по правилам освящено, – размеренно, замогильным голосом проговорил новый персонаж этой сцены, предварительно хлопнув в ладоши. – Ведомо мне, что лекарь искусный, прославленный врач Родукар находится тут, а также младенца родители, а также родители тех, кто его породил, а также…

Тут он запнулся, забыв закрыть рот: взгляд его остановился на восседающем на троне киммерийце.

Повисла пауза. Боги молча смотрели друг на Друга; настоящий – удивленно и остолбенело, поддельный – испуганно и напряженно. Да, Конан оказался прав в своих догадках: бог, названный Адонисом был зрячим. Взор его глубоко посаженных темно-карих, почти черных глаз, прячущихся под кустистыми бровями, приковал северянина к креслу.

Надо отдать должное местному богу: Адонис быстро взял себя в руки, мельком глянул на младенца, уже почти полностью ослепленного, и продолжил тем же гулким голосом/» от которого по коже бежали мурашки:

– Помыслы божьи людям простым не дано угадать. Радуйтесь же, родители новорожденного сына могучей страны Дзадишар! – Он распростер длань над ребенком: – Великую честь мы с братом моим оказали дому сему и в нем проживающим людям: сегодня ваш отпрыск был причащен в присутствии не одного, но двух одновременно Богов! О, взор погружая в грядущее, вижу: ему уготованы слава великая и непобедимого воина лавры! Радуйтесь, радуйтесь, мать и отец героя, чье имя не будет забыто в веках!

– Благословите нас, Боги Всезнающие! – нестройно ответили участники церемонии, а мать ребенка даже прослезилась – то ли от гордости за сына, то ли от благоговения к богам, то ли от страха.

– Благословляю, – милостиво ответил Адонис. – Однако теперь мы с братом моим должны гостеприимное ваше жилище оставить. Мне ведомо: врач Родукар сумеет достойно закончить святой ритуал причащения и нового, славного жителя нашей страны явить горожанам.

Человек в тунике повернулся к замершему на деревянном кресле Конану. Нахмурился, исподтишка вытянул в его сторону указательный палец, потом ткнул тем же пальцем в сторону двери и им же быстро чиркнул себя по горлу. Жест, понятный во всех мирах: «Быстро наружу, не то…»

– Брат мой, Всезнающий Бог, – обратился к киммерийцу Адонис, – должны мы сейчас удалиться, поскольку дела безотложные требуют, чтобы вернулись немедля в Обитель Богов мы. Спеши же, мой брат. Я уверен, что врач Родукар завершит то, что начал, без нас.

Конан подчинился. А что ему оставалось делать? Перед ним стояли трое вооруженных, пусть слепых, но воинов. Северянин в его теперешнем состоянии с ними бы не справился.

Они покинули жилище Савгора и Хайри, оставив ошарашенных неожиданным поворотом событий слепцов в полном оцепенении.

Щурясь от яркого дневного света, Конан спустился по ступеням крыльца, и тут крепкая рука Адониса схватила его за плечо и развернула к себе лицом.

– Урод, ты откуда взялся? Ты кто такой? – яростно не прошептал, но прошипел бог. Макушка Адониса едва доставала киммерийцу до подбородка, но столько власти, столько силы слышалось в его голосе, что Конан растерялся. Растерялся и испугался. Слепые стражники почтительно замерли неподалеку – так, чтобы почтительно не слушать беседу Всевышних, но мигом вмешаться, если почувствуют, что их владыке угрожает опасность.

– Я… Я приплыл сюда… – пролепетал варвар. – Ночью… Я не знал…

– Не знал он, выродок! Тебе разве неизвестно, что вашим можно появляться здесь только на Северном причале и только в конце каждого месяца? Почему у тебя оружие? Тебе разве неизвестно, что оружие в Дзадишаре запрещено? А? Отвечай!

– Я…

– Звать как?

– Конан…

– Тупица ты, а не Конан! Почему я тебя раньше не встречал? Ну ладно. В Обители разберемся, что ты за фрукт. Эй, – вдруг поглядел Адонис куда-то поверх плеча Конана, – а это еще кто такие?

Будь Конан прежним Конаном, он бы на эту детскую уловку не попался. Но Конан нынешний бесхитростно обернулся в ту сторону, куда посмотрел бог. Разумеется, за спиной никого не было. Зато на затылок варвара неожиданно обрушился страшный удар, в глазах вспыхнули тысячи солнц и мир погрузился в бездну.

Последнее, что услышал теряющий сознание северянин, были слова Адониса, обращенные к стражникам:

– Мой брат захворал. Возьмите его и отнесите в нашу Обитель Богов, чтоб там излечиться он мог…