"Дженнифер Роберсон. Песнь Хомейни (Хроники Чейсули, книга 2)" - читать интересную книгу автора

- Не утруждай себя, - откликнулся Финн. - Кривое дерево не выпрямишь.
- Но его можно срубить, - возразил я. - Срубить, разрубить на куски и
бросить в огонь...
Я замолчал, заметив выражение лица Финна - замкнутое, чуть отстраненное.
Финн был не из тех, кому можно было сочувствовать, за кого можно было
сражаться, защищая его жизнь. Это была его война.
- Можно изменить его? - спросил я. - Я понимаю, что двигало им -
отчаявшийся идет на отчаянные шаги - но я не потерплю подобных целей. Войди в
его разум, в его мысли - измени его, и пусть идет восвояси.
Финн поднял правую руку. В руке ничего не было - но он сделал жест, словно
бы сжимал рукоять кинжала. Он испрашивал моего позволения. Он был ленником
принца Хомейны - и спрашивал позволения убить у своего сюзерена.
- Нет, - ответил я на его безмолвный вопрос. - Не в этот раз. Используй
свою магию. Человек дернулся:
- Боги, нет! Нет! Только не чародейство... Он попытался вскочить на ноги и
бежать.
- Держи его, - спокойно приказал я. Мгновенно Финн оказался рядом с
пленником, не давая ему подняться с колен, сам он стоял на одном колене, одной
рукой сжимая горло хомэйна, второй обхватив его затылок. Одно движение - и все
будет кончено.
- Милосердия!.. - крикнул человек. И я был готов подарить ему жизнь, видят
боги, но того, что произошло дальше, предвидеть я не мог.
Финн не стал переспрашивать меня. Он принял мое решение, как приказ. Его
рука сжала голову хомэйна - в глазах того появилось выражение беспомощного
ужаса - и почти мгновенно они стали пустыми и безжизненными. Я понял, что Финн
исполняет мое приказание.
Я мог прочитать это по глазам. Не раз мне доводилось видеть глаза и лица
тех, кто испытывал на себе силу магии Чэйсули. Но каждый раз я видел и глаза
Финна: они становились пустыми, душа уходила из них, сливаясь в сопереживании с
душой другого человека, подчиняя его своей воле. Здесь оставалось только его
тело, пустая оболочка - сам он уходил. То, чем он становился, было одновременно
меньшим, чем Финн, и чем-то большим, устрашающим и внушающим почтение, если не
преклонение. Он становился не человеком, не богом, не зверем - чем-то иным.
Чужим. Неведомым. Незнакомым мне. Человек дернулся - его тело обмякло, но он не
упал, руки Финна по-прежнему поддерживали его - одна на горле, другая на
затылке. Он ничего не делал. Он ждал.
И тут внезапно Финн вздрогнул всем телом, его смуглое загорелое лицо
посерело, застыв, как маска смерти, глаза по-прежнему оставались пустыми. Я
слышал, как клокочет дыхание в его груди, видел, как мучительно кривятся губы -
в гримасе то ли отвращения, то ли боли... И мгновением позже, прежде чем я
успел сказать хоть слово, он свернул пленнику шею и отшвырнул тело на снег.
- Финн! - я мгновенно оказался на земле и вонзил меч в снег - сейчас он
мешал мне, шагнул к Финну, сгреб его за грудки:
- Финн, я сказал - измени его, а не убей... Но Финн уже валился навзничь в
снег: я понял, что он не услышал меня. Он не был сейчас собой. Его самого по-
прежнему не было здесь.
- Финн, - я схватил его за руку, удерживая от падения. Даже под теплой
зимней одеждой я чувствовал, как напряжены его мышцы, лицо его было по-прежнему
мертвенно-бледным, зрачки - черные булавочные головки в море чисто-желтого
яростного цвета...