"Роберта Джеллис. Пламя зимы ("История Джернейва" #2) " - читать интересную книгу автора

свои, пятнадцать лет, чтобы опрокинуть его, и либо из-за удачи, либо
благодаря уменью отразил его копье. Но второго я ударил точно - и страшный
вскрик, когда мое копье прошло сквозь кольчугу и кожаную куртку, сделал меня
мужчиной. Чурбаны не кричат.
Я тоже закричал - в ужасе от того, что сделал. Будь моя воля, я бежал
бы оттуда, но меня атаковали и я инстинктивно защищался. А затем был сражен
сэр Бернард. Я не знал, что он умер, но мой долг был защищать его, и поэтому
я продолжал бой. Я даже не прекратил его не секунду, чтобы извергнуть пищу,
которую с таким удовольствием съел в это утро, хотя от криков, запаха крови
и вони от фекалий из вывалившихся кишок умирающих меня мутило. Потом я
удалился туда, где все зловоние и шум были далеко и не могли коснуться меня.
С тех пор мне доводилось искать и находить это место много раз, но никогда я
дольше не приходил в себя, чем той ночью после Тералдбурга, горько рыдая.
Я был крайне изумлен, обнаружив, что плачу. Успокоив немного дыхание, я
остро почувствовал, что в шатре теперь не слышно храпа моего хозяина, и
тогда затих совсем. До сих пор не знаю точно, отчего я плакал. Да, мне было
жаль, что сэр Бернард погиб, но в те дни был только один человек, чья смерть
могла бы выжать из меня мучительные слезы и рыдания, - это Одрис. Возможно,
я плакал о тех, кто погиб от моей руки, может быть, о людях, которые погибли
в этой битве, но, прежде всего я плакал о себе, потому что в это утро я
потерял невинную мальчишескую радость искусного владения оружием.
Однако позже, днем, я вспомнил, как наш предводитель и многие другие
хвалили меня за героическое поведение, и мало-помалу начал гордиться тем,
что сделал. Не это ли как раз и делает войну возможной? Мужчины так легко
забывают об отвращении, испытанном при причинении страданий и смерти другим,
и помнят только о гордости за собственную удаль.
После битвы, которая закончилась поражением восстания против короля, я
стал свидетелем расправы с пленными.
Я видел, как людей, не имевших влияния, калечили, лишали зрения или
убивали, и в то же время вождь восставших Валеран де Мюлан, будучи членом
королевской семьи, был только сослан в тихое заключение. В одном хорошо
повлияли на меня эти ужасные события - в том, что я стал меньше досадовать
на тихое житье в Джернейве и был рад вернуться домой.
Одрис встретила меня бурной радостью, и это тоже скрасило дни того
лета, но я обнаружил, что пути наших с Одрис сердец разошлись. Из любви ко
мне она выслушивала мои рассказы о войне, но приходила в ужас, а не
увлекалась. Мне казалось, что она не находила удовольствия даже в моих
рассказах о Лондоне и заморских городах. Ей нравились холмы, леса и дикие
животные, жившие в них, а не тесные дома, заполненные людьми, или улицы, на
которых шла бойкая торговля. Мы не стали любить друг друга меньше, но как-то
охладели друг к другу.
Зато с сэром Оливером мы в это время стали даже ближе, чем раньше. Я
привез с собой запечатанное письмо для него от нашего предводителя, которое,
я уверен, содержало высокую оценку моего поведения и в лагере и на поле боя.
И в течение нескольких следующих лет сэр Оливер стал использовать меня,
когда требовалось отбивать налеты разбойников и шотландцев. В первый год я
ездил вместе с ним изгонять налетчиков, преследовать их и сжигать их
поселения. В последующие два года я возглавлял собственную группу, и меня
тепло встречали в имениях, которым я приносил помощь и защиту. Иногда я
оставался в имениях на ночь, а то и на несколько дней, и не однажды мне