"Виктор Робсман. Персидские новеллы и другие рассказы" - читать интересную книгу автора

бы оно было уже мертвым, протягивая кружку для вознаграждения; он не
напрасно потрудился, он сделал доброе дело...

Под вечер нас доставили конвоиры в казарму, у закрытых ворот которой
беспечно пел часовой. Он восхвалял Бога за все, в чем отказала ему жизнь.
Нет у него ни осла, ни барана, ни жены, которая, по слову пророка, охраняла
бы его имущество и честь, ибо нет у него даже циновки под ногами, ни
керосиновых ламп в нишах, ни зеркал на стенах... А для женщины без всей этой
роскоши нет радости в жизни... Но разве не сказано в Писании: "Когда юноша
спит один, то земля жалуется небу и вопит о возмездии!" А еще сказано:
"Худшие из правоверных суть те, которые умирают холостяками...". Старшина
грубо прервал его задушевное пение, с которым трудно было ему расстаться,
ибо эту песню сочинила ему вся его жизнь. - Отворяй ворота, бездельник! -
накричал на него старшина. - Мы к тебе арестантов - иноземцев привели... Они
совсем недавно поженились - и прямо в неволю... Часовой поглядел на нас, как
смотрят несчастные на счастливых, и позавидовал. Он растворил ворота,
пропуская нас в большой черный двор, где, подобно звездам на небе, блуждали
ручные фонари. Маленькие солдатики - сербазы, шумные и болтливые, как дети,
выбегали из своих бараков встречать нас. Это было странное сборище очень
мирных, плохо одетых воинов, в мягких туфлях со сверкающими пятками и в
военных шапках-пехлевийках, которые, казалось, приросли к их черепам; они
никогда не обнажают своей головы, разве что только на время сна. Наряду с
напуганными подростками, не умевшими еще отличить запаха пороха от запаха
навоза, были среди них и усталые старики с притупившейся памятью,
подслеповатые, тугие на ухо, плохо уже различавшие команду. Они не могли
вспомнить - когда впервые надели на них защитного цвета рубашки и тесные
штаны с обмотками на ногах, в которых прожили они почти всю свою жизнь; в те
безмятежные дни они несли военную повинность свою, пока носили их ноги...
Солдаты уже вычистили для нас конюшню, вынесли кормушку, и там, где было
стойло, стоял теперь сбитый из досок помост. Тугие мешки, плотно набитые
соломой, показались нам пуховиками. Мы осмотрелись. Сильно пахло навозом.
Под камнями в потемках возились скорпионы, смертельно жаля друг друга; жизнь
в любви и согласии была бы для них невыносима. В глинобитных стенах конюшни
то здесь, то там слышалось отвратительное потрескивание тарантулов.
Проползали желтобрюхие змеи с огромной пастью и, притаившись, высматривали
мышей. Солдаты говорили, что они равнодушны к человеку, в то время как сами
пугались их. Все живое находилось теперь тут в каком-то беспокойстве. В
каждом темном углу происходила напряженная, плотоядная работа этих маленьких
хищников, этих трусливых тиранов, чтобы продлить свою не легкую, безобразную
жизнь... Ничего, мы привыкнем к ним, примиримся с неизбежным, как
примиряется больной со своей неизлечимой болезнью! Надо будет только сделать
эту конюшню жилой, чтобы стала она нам домом, ибо дом наш там - где мы, а не
там, где нас уже больше нет. Конюшня набилась солдатами, пришедшими пожалеть
нас. Они с жаром обсуждали наше бедственное положение и, перебивая друг
друга, спешили научить нас жить. Одни, по своей склонности, находили
наиболее доходным для нас занятием торговать на проезжих дорогах чаем, но
другие высмеивали их - не станут мусульмане пить чай, приготовленный руками
иноверцев! Говорили и о спиртных напитках - даже праведники напиваются
теперь до состояния животных, чтобы походить на цивилизованных людей, а ведь
на пьяных можно заработать больше, чем на трезвых! Но солдаты, более