"Матвей Ройзман. Все, что помню о Есенине " - читать интересную книгу автора

впрочем, иногда попадались замечания: "Верно подмечено", "Очень удачно
передано"; "Неудачна форма"; "Не верен тон" и т. д., и т. п.
Что было делать? В те далекие годы начинающий литератор не мог нигде
получить помощи. К профессиональным поэтам было трудно попасть, посылать в
редакцию журналов стихи - бесполезно; печатались ответы на последней
странице, петитом, в "Почтовом ящике" в таком изящном стиле: "Ваши стихи
сданы в корзину", "Глупостей мы не печатаем", "А знаете ли вы, что за такие
стихи в порядочном доме морду бьют?"
По окончании Коммерческого училища я стал готовиться к поступлению в
Московский университет и сдал экстерном латинский язык. Одновременно
репетировал отстающих учеников и принимал участие в деятельности "Общества
бывших воспитанников Московского коммерческого училища". Именно там на
заседании (это было в 1915 году, во время первой мировой войны) я увидел
высокого сутулого старика в черном сюртуке с копной седых, зачесанных назад
волос. Мне сказали, что это известный критик Сергей Глаголь (доктор С. С.
Голоушев), который много лет назад тоже учился в Московском коммерческом
училище.
После заседания меня представили Сергею Глаголю. Потом я зашел к нему
домой (он жил в одном из переулков Остоженки) и занес ему три моих рассказа.
Помню, говорили мы о том происшествии, которое случилось в нашем училище в
1912 году (год реакции). Кто-то донес инспектору, что у ученика 6-го класса
Гудкова в парте лежат прокламации. Ученика посадили, инспектору дали орден.
- Вот, видите, Вольтер прав, - сказал Глаголь. - "Доносы процветают
там, где их поощряют".
Я объяснил, что за Гудкова отомстили: в актовом зале из портрета
Николая II вырезали в середине квадрат, и сквозь него была видна желтая
стена.
- Это я знаю, - подхватил Сергей Сергеевич, посмеиваясь. - В училище
загорелся сыр-бор!..
После этой встречи Глаголь известил меня открыткой о том, что один из
рассказов "Предсказание" ему понравился, и он покажет его Леониду Андрееву,
который вскоре приедет из Петербурга.
Кто в те годы не читал андреевские: "Рассказ о семи повешенных",
"Жили-были", "Бездна" или роман "Сашка Жегулев"? Кто не видел пьес "Дни
нашей жизни", "Анфиса", "Екатерина Ивановна"? А потрясший зрителей в
Художественном театре "Анатема"?
Я больше всего любил рассказ Леонида Андреева "Баргамот и Гараська". В
детстве я жил с родителями на Солянке, в М. Ивановском переулке, в двух
шагах от Хитрова рынка. На перекрестке этой улицы и переулка стоял
городовой, внешне напоминавший Баргамота, все жители и хитрованцы величали
его по имени отчеству, и, конечно, он принимал дары от содержателей
ночлежек, притонов, домовладельцев, чьи здания были на его участке. Был на
Хитровке и "пушкарь - промышленная голова" Гараська, только звали его
"Колька-пьяный". Горе было любому человеку, если обижал Кольку: он узнавал
силу пудовых кулаков Баргамота...
Вскоре я предстал перед знаменитым писателем. Резкие черты лица,
горбатый нос, открывающие большой лоб черные крылья волос, острая черная
борода, огромные вспыхивающие черными огнями глаза заставляли надолго
запомнить Леонида Николаевича. Одет он был в черную вельветовую куртку с
отложным воротником, из-под которого спускался на грудь небрежно повязанный