"Матвей Ройзман. Все, что помню о Есенине " - читать интересную книгу автора

красными повязками на рукавах студенты других высших учебных заведений,
рабочие московских заводов, горожане-добровольцы. Многие из них вели
обезоруженных городовых, околоточных, приставов, жандармов, филеров -
сыскных агентов охранки. Наша "пятерка" остановила автомобиль, в нем ехал
помощник московского градоначальника Андрианова подполковник Заккит. Мы
вывели его из машины, обыскали, взяли оружие и препроводили за решетку.
Я патрулировал в "пятерке" с одним студентом, и мы разговорились. Я
сказал, что пишу стихи и рассказы. Он объяснил, что его отец, присяжный
поверенный, большой любитель литературы, меценат, и зовут его Михаил
Юрьевич, как Лермонтова, а моего спутника Федором Михайловичем, как
Достоевского. В доме отца бывают некоторые литераторы, в частности Ю. И.
Айхенвальд, и, если я хочу, он, Федор Михайлович, может достать записку,
адресованную этому критику. Я не отказался, и вскоре у меня в руках была
визитная карточка Михаила Юрьевича, где он просил Айхенвальда принять меня.
Имя Айхенвальда мелькало в газетах и журналах. Его "Силуэты русских
писателей" и "Этюды западных писателей" были расхвалены рецензентами.
Критик жил в доме " 32 по Новинскому бульвару (ныне улица Чайковского).
Кстати, этот дом принадлежал "московскому златоусту" Ф. Н. Плевако.
Я даю впустившей меня в квартиру горничной визитную карточку присяжного
поверенного. Горничная плывет по длинному коридору, исчезает за дверью,
вновь появляется и пропускает меня в кабинет Айхенвальда. Подходя к столу,
за которым он сидит, я кланяюсь и, по его приглашению, опускаюсь в мягкое
кресло. Присматриваюсь к критику: он очень сутул, близорукие глаза за
толстыми стеклами очков чуточку выпуклы, короткие согнутые в локтях руки
похожи на культяпки. Держа мою тетрадь со стихами, он говорит западающим
неровным голосом, и у меня по спине пробегают мурашки.
Сущность поэта (это слово Айхенвальд произносит с благоговением) нельзя
объяснить. Он - поэт, он - неповторим! И поэтому одинок!
Критик тихонько раскачивается вперед и назад, его руки-коротышки
описывают маленькие круги, и кажется, что он совершает магические
заклинания.
Поэт, продолжает Айхенвальд, живет на земле, но, помимо своего желания,
отделен от людей, от всего мира. Он создан потусторонними силами. Он, поэт,
живое доказательство того, что настоящая реальность не материя, а дух! На
поэта не влияет ни эпоха, ни страна, ни общество, Критик привстает на
цыпочки, черты его бледного лица заостряются, его ручки поднимаются над
головой. Поэт, глухим, словно потусторонним голосом добавляет он, не кто
иной, как наместник бога на земле...
(Вот что значит визитная карточка Михаила Юрьевича!)
Айхенвальд замолчал, глубоко вдвинулся в кресло, сидит, не шевелясь,
только губы его продолжают что-то шептать. Я настолько озадачен, что боюсь
перевести дыхание. До сих пор я знал, что наместник бога - римский папа, а
тут еще и поэт! А ведь таких наместников немало! Понятно, что все это не
касается автора тех стихов, которые лежат перед критиком на столе. У меня
одно желание: подняться с кресла, взять свою тетрадку стихов и неслышными
шагами, именно неслышными, покинуть кабинет. Но через минуту Айхенвальд
спокойным сухим тоном объяснил, что стихи прочтет и через две недели пришлет
ответ господину присяжному поверенному, к кому мне и следует обратиться...
Через две недели я зашел в контору к Михаилу Юрьевичу. Он так же был
похож на Лермонтова, как швабра на хризантему. Айхенвальд прислал мою