"Ромен Роллан. Жан-Кристоф (том 1)" - читать интересную книгу автора

музыкальных инструментов: он делал опыты, придумывал усовершенствования -
и подчас довольно удачно. Кроме того, пытался писать музыку, - готов был
лечь костьми, лишь бы хоть что-нибудь написать. Когда-то он сочинил
торжественную мессу, о чем часто заговаривал и чем немало гордилась вся
семья Крафтов. Это произведение стоило ему огромных трудов и чуть не
довело до апоплексического удара. Он старался уверить себя, что его месса
гениальная вещь, но в глубине души ясно сознавал, что во всем этом
творении нет ни единой глубокой мысли; он даже боялся заглядывать в
рукопись, так как, перечитывая ее, в музыкальных фразах, которые считал
своими, узнавал вдруг насильственно слепленные обрывки чужих мелодий. Это
была его давняя, незаживающая рана. Случалось, что в голове у него как
будто начинала звенеть мелодия - чудесная, божественная! Он бросался к
столу, - может быть, хоть на этот раз его посетит вдохновение! Но едва он
брал перо в руки, как все умолкало. Он опять был один, в немой тишине. И
все усилия заставить вновь зазвучать угасший голос приводили к тому, что в
уши ему лезли избитые мотивы Мендельсона или Брамса.
"Есть, - говорит Жорж Санд, - несчастные гении, которым не дано
выразить себя; они уносят в могилу тайну своих размышлений, так ни с кем
ею и не поделившись, чему примером служит один из представителей
многочисленной семьи пораженных немотой или косноязычием великих людей -
Жоффруа де Сент-Илер". Старый Жан-Мишель тоже принадлежал к этой семье. Он
бессилен был выразить себя как в музыке, так и в речи, и все еще не мог с
этим примириться - ему так хотелось говорить, писать, быть великим
музыкантом, знаменитым оратором! Это было его тайное горе; он не поверял
его никому, даже самому себе; он старался об этом не думать - и все же
думал беспрерывно, и эта мысль его убивала.
Бедный старик! Ни в чем не удавалось ему быть вполне самим собой.
Сколько прекрасных и могучих ростков носил он в своем сердце, но они так и
не могли расцвести. Глубокая трогательная вера в высокое назначение
искусства, в духовную ценность жизни, а выражалась она в напыщенном,
нелепом краснобайстве. Такая благородная гордость - а в жизни чуть не
рабское преклонение перед сильными мира сего. Такая любовь к независимости
- а на деле жалкая покорность. Претензии на вольнодумство - и ворох
предрассудков! Восхищение героизмом, истинная отвага - и столько
робости!.. Душа, остановившаяся на полдороге.


Жан-Мишель перенес все свои честолюбивые мечты на сына, и вначале
Мельхиор как будто обещал оправдать его надежды. Еще в детстве он проявлял
большие способности к музыке. Он усваивал все с необыкновенной легкостью и
еще совсем юношей достиг такой виртуозности в игре на скрипке, что надолго
сделался любимцем, даже кумиром посетителей придворных концертов. Он также
не без приятности играл на рояле, да и мало ли еще на чем. Поговорить он
тоже умел и обладал недурной внешностью того типа, который в Германии
считается образцом классической красоты: широкий, невыразительный лоб,
правильные крупные черты, курчавая бородка - Юпитер с берегов Рейна.
Старый Жан-Мишель наслаждался успехами сына; его приводили в восторг
изощрения виртуоза, тем более что сам он за всю жизнь так и не научился
порядочно играть ни на одном инструменте. Про Мельхиора уж никак нельзя
было сказать, что его затрудняет выражение мыслей; беда только в том, что