"Ромен Роллан. Пьер и Люс" - читать интересную книгу автора

стоит ему вынуть их из кармана, как оба оживляются. Фотографии - это как бы
свидетели, при которых им легче вести беседу, они уже не совсем одни, на них
смотрят чьи-то глаза, отнюдь их не стесняя. Пьер догадался (на всякий
случай) захватить с собой все свои фотографии с трехлетнего возраста; среди
них есть и снимок Пьера в юбочке. Люс в полном восторге смеется; она говорит
малышу смешные, ласковые слова. Может ли что-нибудь живее тронуть сердце
женщины, чем детский портрет того, кто ей дорог? Мысленно она баюкает его,
дает ему грудь; она готова поверить, что носила его под сердцем! К тому же
(она ведь с хитрецой) очень удобно высказать крошке то, что не решаешься
сказать взрослому. На его вопрос, какая из фотографий ей больше нравится,
она, не задумавшись, отвечает:
- Вот этот милый малыш...
Ах, какой у него серьезный вид! Пожалуй, серьезнее, чем теперь.
Конечно, если бы Люс решилась (она и решилась) взглянуть для сравнения на
теперешнего Пьера, она увидела бы в его глазах доверчивость и детскую
радость, чего не было у ребенка; глаза ребенка из обеспеченной семьи,
которого держат под стеклянным колпаком, - лишенные света глаза птички,
запертой в клетке. Но свет блеснул, ведь правда, Люс? Он тоже хочет по
смотреть фотографии Люс. Она показывает ему девочку лет шести с толстой
косичкой, - девочка обнимает щенка, и Люс, взглянув на свою фотографию,
думает не без лукавства, что и тогда она любила не менее горячо, не менее
преданно; и тогда она отдавала сердце своему другу - собачке, которая, пока
Люс ожидала любимого, заменяла ей его. Потом она показала девочку лет
тринадцати-четырнадцати, изгибавшую шейку с кокетливым и несколько жеманным
видом; к счастью, в уголках губ таилась ее всегдашняя лукавая усмешка и как
бы говорила:
- Знаете, это я просто забавляюсь... Я себя еще не принимаю всерьез...
Смущения как не бывало!
Люс принялась набрасывать портрет Пьера. Ему двигаться было нельзя,
говорить можно было, чуть шевеля губами, и Люс болтала без умолку, за двоих.
Женское чутье подсказывало ей, что молчать не нужно. Как это случается с
людьми чистосердечными, когда они разговорятся, она вскоре поверила Пьеру
все сокровенные тайны своей жизни и жизни близких, говорить о которых вовсе
и не предполагала. Она сама с удивлением слушала свою болтовню, но уже не
могла остановиться: молчание Пьера было как бы скатом, по которому лился
этот словесный поток.
Она рассказала ему о своем детстве, проведенном в провинции; родилась
она в Турени. Мать ее, девушка из зажиточной и почтенной буржуазной семьи,
увлеклась учителем, сыном фермера. Богатая семья была против их брака; но
влюбленные настояли на своем; дождавшись совершеннолетия, девушка обратилась
к властям с официальным заявлением. После этого родители отказались от нее.
Для юной четы потянулись годы любви и бедности. В борьбе за кусок хлеба отец
надорвался; его сломила болезнь. Жена мужественно взвалила на свои плечи и
это бремя, она работала за двоих. Родные, закоснев в своем уязвленном
тщеславии, отказывались помочь им хоть немного. Больной скончался незадолго
до начала войны. Мать с дочерью и не пытались возобновить отношения со своей
родней, хотя она приютила бы девушку, если бы та сделала первые шаги,
которые были бы восприняты как искупление проступка матери. Но этого они не
дождутся! Лучше уж как-нибудь перебиваться!
Такое жестокосердие богатой родни поразило Пьера.