"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

массу вещей, которые советовала брать у этих купцов и которые я часто брала
лишь затем, чтобы отдать ей, так как ей этого очень хотелось. Великий князь
также мне стоил много, потому что был жаден до подарков; дурное настроение
матери также легко умиротворялось какой-нибудь вещью, которая ей нравилась,
и так как она тогда очень часто сердилась, и особенно на меня, то я не
пренебрегала открытым мною способом умиротворения. Дурное расположение духа
матери происходило отчасти по той причине, что она вовсе не пользовалась
благосклонностью императрицы, которая ее часто оскорбляла и унижала.
Стр. 493
Кроме того, мать, за которой я обыкновенно следовала, с неудовольствием
смотрела на то, что я теперь шла пред ней; я этого избегала всюду, где
могла, но в публике это было невозможно; вообще, я поставила себе за правило
оказывать ей величайшее уважение и наивозможную почтительность, но все это
не очень-то мне помогало; у нее всегда и при всяком случае прорывалось
неудовольствие на меня, что не служило ей в пользу и не располагало к ней
людей. Графиня Румянцева своими рассказами и пересказами и разными сплетнями
чрезвычайно содействовала, как и многие другие, тому, чтобы уронить мать во
мнении императрицы. Восьмиместная повозка, во время поездки в Киев, тоже
сделала свое дело: все старики были из нее изгнаны, вся молодежь - допущена.
Бог знает, какой оборот придали этому распорядку, очень, впрочем, невинному;
всего очевиднее было то, что это обидело всех, которые могли быть туда
допущены по своему положению и которые увидали, что им предпочли тех, кто
был забавнее.
В сущности вся эта досада матери пошла оттого, что не взяли с собой во
время киевской поездки ни Бецкого, к которому она прониклась доверием, ни
князя Трубецкого. Конечно, этому посодействовали Брюммер и графиня
Румянцева, и восьмиместная повозка, в которую их не допустили, стала
причиной затаенной злобы. В ноябре месяце в Москве великий князь схватил
корь; так как у меня ее еще не было, то приняли все меры, чтобы мне не
заразиться. Окружавшие этого князя не приходили к нам, и все увеселения
прекратились. Как только болезнь эта прошла и зима установилась, мы поехали
из Москвы в Петербург в санях: мать и я - в одних, великий князь и граф
Брюммер - в других. 18 декабря, день рождения императрицы, мы отпраздновали
в Твери, откуда уехали на следующий день. Приехав на полпути в Хотиловский
Яр, вечером, в моей комнате, великий князь почувствовал себя плохо; его
отвели к себе и уложили; ночью у него был сильный жар.
На следующий день, в полдень, мы с матерью пошли к нему в комнату, но
едва я переступила порог двери, как граф Брюммер пошел мне навстречу и
сказал, чтобы я не шла дальше; я хотела узнать почему; он мне сказал, что у
веСтр. 494
ликого князя только что появились оспенные пятна. Так как у меня не
было оспы, мать живо увела меня из комнаты, и было решено, что мы с матерью
уедем в тот же день в Петербург, оставив великого князя и его приближенных в
Хотилове; графиня Румянцева и фрейлина матери остались, чтобы ходить, как
говорили, за больным. Послали курьера к императрице, опередившей нас и
бывшей уже в Петербурге.
В некотором расстоянии от Новгорода мы встретили императрицу, которая,
узнав, что у великого князя обнаружилась оспа, возвращалась из Петербурга к
нему в Хотилово, где и оставалась, пока продолжалась его болезнь. Как только
императрица нас увидала, хотя это было ночью, она велела остановить свои