"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

потому что дядя мне ее подарил, видя, что она мне нравится. Окружавшие меня,
видя, что я отдаю материю скрепя сердце, и ввиду того, что я так долго лежу
в постели, находясь между жизнью и смертью, и что мне стало лучше всего дня
два, стали между собою говорить, что весьма неразумно со стороны матери
причинять умирающему ребенку малейшее неудовольствие и что вместо желания
отобрать эту материю она лучше бы сделала, не упоминая о ней вовсе.
Пошли рассказать это императрице, которая немедленно прислала мне
несколько кусков богатых и роскошных материй и, между прочим, одну голубую с
серебром; это повредило матери в глазах императрицы: ее обвинили в том, что
у нее вовсе нет нежности ко мне, ни бережности. Я привыкла во время болезни
лежать с закрытыми глазами; думали, что я сплю, и тогда графиня Румянцева и
находившиеся при мне женщины говорили между собой о том, что у них было на
душе, и таким образом я узнавала массу вещей.
Когда мне стало лучше, великий князь стал приходить проводить вечера в
комнате матери, которая была также и моею. Он и все, казалось, следили с
живейшим участием за моим состоянием. Императрица часто проливала об этом
слезы.
Наконец, 21 апреля 1744 года, в день моего рождения, когда мне пошел
пятнадцатый год, я была в состоянии появиться в обществе, в первый раз после
этой ужасной болезни. Я думаю, что не слишком-то довольны были моим видом: я
похудела, как скелет, выросла, но лицо и черты мои удлинились; волосы у меня
падали, и я была бледна смертельно. Я сама находила, что страшна, как
пугало, и
Стр. 487
не могла узнать себя. Императрица прислала мне в этот день банку румян
и приказала нарумяниться.
С наступлением весны и хорошей погоды великий князь перестал ежедневно
посещать нас; он предпочитал гулять и стрелять в окрестностях Москвы.
Иногда, однако, он приходил к нам обедать или ужинать, и тогда снова
продолжались его ребяческие откровенности со мною, между тем как его
приближенные беседовали с матерью, у которой бывало много народу и шли
всевозможные пересуды, которые не нравились тем, кто в них не участвовал, и,
между прочим, графу Бестужеву, коего враги все собирались у нас; в числе их
был маркиз де ла Шетарди, который еще не воспользовался ни одним полномочием
французского двора, но имел свои верительные посольские грамоты в кармане.
В мае месяце императрица снова уехала в Троицкий монастырь, куда мы с
великим князем и матерью за ней последовали. Императрица стала с некоторых
пор очень холодно обращаться с матерью; в Троицком монастыре выяснилась
причина этого. Как-то после обеда, когда великий князь был у нас в комнате,
императрица вошла внезапно и велела матери идти за ней в другую комнату.
Граф Лесток тоже вошел туда; мы с великим князем сели на окно, выжидая.
Разговор этот продолжался очень долго, и мы видели, как вышел Лесток;
проходя, он подошел к великому князю и ко мне - а мы смеялись - и сказал
нам: "Этому шумному веселью сейчас конец"; потом, повернувшись ко мне, он
сказал: "Вам остается только укладываться, вы тотчас отправитесь, чтобы
вернуться к себе домой". Великий князь хотел узнать, как это; он ответил:
"Об этом после узнаете", и ушел исполнять поручение, которое было на него
возложено и которого я не знаю. Великому князю и мне он предоставил
размыслить над тем, что он нам только что сказал; первый рассуждал вслух,
я - про себя. Он сказал: "Но если ваша мать и виновата, то вы не виновны", я