"Екатерина Вторая. О величии России" - читать интересную книгу автора

молодых дам, что она находит дерзким позволять такие вещи. Пуделю тотчас же
переменили кличку, но с ним по-прежнему носились, и он оставался в доме
Салтыковых любимцем своих хозяев до самой смерти, несмотря на императорский
из-за него выговор. В сущности это была клевета; только одну эту собаку так
называли, да и то она была черная, и о Шувалове не думали, когда давали ей
эту кличку.
Что касается Чоглоковой, не любившей Шуваловых, то она делала вид, что
не обратила внимания на кличку собаки, которую она, однако, постоянно
слышала, и сама не раз кормила эту собаку пирожками и смеялась над ее
шалостями и фокусами. Во время последних зимних месяцев и частых придворных
балов и маскарадов при дворе снова появились двое прежних моих
камер-юнкеров, назначенных полковниками в армию, Александр Вильбуа и граф
Захар Чернышев; так как они искренне были ко мне привязаны, то я была очень
рада их видеть и сообразно с этим приняла их; они, со своей стороны,
пользовались каждым случаем, когда могли дать доказательства своего
искреннего расположения.
Я тогда очень любила танцы; на публичных балах я обыкновенно до трех
раз меняла платья; наряд мой был всегда очень изысканный, и если надетый
мною маскарадный костюм вызывал всеобщее одобрение, то я, наверное, ни разу
больше его не надевала, потому что поставила
Стр. 576
себе за правило: раз платье произвело однажды большой эффект, то
вторично оно может произвести уже меньший.
На придворных балах, где публика не присутствовала, я зато одевалась
так просто, как могла, и в этом немало угождала императрице, которая не
очень-то любила, чтобы на этих балах появлялись в слишком нарядных туалетах.
Однако, когда дамам было приказано являться в мужских платьях, я являлась в
роскошных платьях, расшитых по всем швам, или в платьях очень изысканного
вкуса, и это сходило без всякой критики; наоборот, это нравилось
императрице, но я не знаю хорошенько, почему. Надо сознаться, что ухищрения
кокетства были тогда очень велики при дворе, и что всякий старался
отличиться в наряде.
Помню, что как-то раз, на одном из этих публичных маскарадов, узнав,
что все делают себе новые и прекраснейшие платья, и потеряв надежду
превзойти всех женщин, я придумала надеть гродетуровый белый корсаж (у меня
тогда была очень тонкая талия) и такую же юбку на очень маленьких фижмах; я
велела убрать волосы спереди как можно лучше, а назади сделать локоны из
волос, которые были у меня очень длинные, очень густые и очень красивые; я
велела их завязать белой лентой сзади в виде лисьего хвоста и приколола к
ним одну только розу с бутонами и листьями, которые до неузнаваемости
походили на настоящие; другую я приколола к корсажу; я надела на шею брыжжи
из очень белого газу, рукавчики и маленький передник из того же газу и
отправилась на бал. В ту минуту, как я вошла, я легко заметила, что обращаю
на себя все взоры. Я прошла, не останавливаясь, через всю галерею и вошла в
покои, которые составляли другую половину; я встретила императрицу, которая
мне сказала: "Боже мой, какая простота! как! даже ни одной мушки?" Я
засмеялась и ответила, что это для того, чтобы быть легче одетой.
Она вынула из своего кармана коробочку с мушками и выбрала из них одну
средней величины, которую прилепила мне на лицо. Оставив ее, я вскоре
вернулась в галерею, где показала мушку самым близким, а также фавориткам