"Владислав Романов. Мне больно, и я люблю " - читать интересную книгу автора

клюют, а деньги те обагрены кровью советских рабочих и крестьян. Тут Печнов
ввернул про нарождающийся фашизм в Германии, расстрел восьми негров в
Америке и ликвидацию кулака как класса, обнаружив своё, тонкое понимание
политического вопроса, а также и то, что его, Печнова, просто так не
возьмешь, он скорняк, пролетарского происхождения, а пролетария трогать
нельзя, ибо на кого же тогда будет опираться Советская власть?!
У Моти от всех таких разговоров разболелась голова, однако, скрипя
зубами, составил протокол, заставил Печнова расписаться, что Печнов с
гордостью сделал, и ушел, ещё больше распалившись в душе на Путятина,
заставившего его, лучшего стрелка Осоавиахима, заниматься столь паскудным
делом. Да, Мотя работает в угрозыске всего три месяца, но направлен он был
на серьезную оперативную работу флагманом социндустрии заводом Ильича, и
направлен не просто в милицию, а именно в угрозыск, где требовались его силы
и военный талант. А это получается, что Путятин разбазаривает лучшие кадры:
и завод в убытке, и угро - без помощи! С таким решительным настроением Мотя
вернулся в отдел, и тут въедливый элемент непролетарского происхождения
Гриша Сивков его и огорошил сообщением о взятии банка в Уктусе, что ещё раз
доказывало Мотину правоту насчет использования его не как козлиного Шерлока
Холмса, а как боевого члена социализма. Но это бы полбеды. Второе событие,
вконец подорвавшее веру Левушкина в Семена Ивановича (но не означавшее
примирение со взглядами непролетария Сивкова), накатило вслед за первым, и
тут уже стервец Сивков дал волю своей душевной язве.
Путятин, несмотря на сердечный приступ, собирал оперсостав в четыре
ноль-ноль у себя дома. Но именно Левушкина он опять, точно в насмешку, и не
пригласил. Хорошо бы забыл или не взял по соображениям высшего
стратегического смысла. Нет, он даже сказал Сивкову, что с Левушкина пока
хватит и козы, о чём толстяк Сивков сообщил Моте с нескрываемой радостью.
Две недели назад Левушкин за поимку бежавшего из-под стражи кулака
Демидова, у кого нашли в яме обрез и большой запас пороха, был отмечен в
приказе и награжден именными часами с гравировкой. Областной нарком Балин
сказал: "Думаю, и опытным нашим бойцам стоит поучиться бдительности у
товарища Левушкина!" Тогда же Мотя изложил Путятину гениальный план захвата
банды. Он предложил распространить слух об отправке в Москву золота из
одного из банков. Банда, узнав об этом, наверняка попыталась бы напасть на
вагон, и можно было бы взять Ковенчука тихо и легко. Путятин выслушал Мотю,
почесал затылок и спросил: "А где взять золото?" - "А зачем золото? -
удивился Мотя. - Надо распространить слух, и только, а ящики набить
камнями". - "Забавно", - промычал Путятин и обещал подумать. Прошло две
недели. Семен Иванович, словно нарочно, забыл о предложении Левушкина. И вот
новое ограбление, которого уже могло не быть.
Поэтому, как казалось Моте, первое, что должен был сделать Путятин, -
это, вспомнив о его толковом плане захвата банды, немедля пригласить к себе
и поручить провести операцию с "золотом", а Путятин даже не включил его в
список! Левушкин чуть не лопнул от злости: в списке среди первых светились
фамилии Кузьмы Вахнюка и Феди Долгих.
Сорокадвухлетний, крайне неопрятный Вахнюк имел в личном хозяйстве тещи
корову, телку, лошадь, четыре овцы, одного барана, тридцать штук курей, что
явно свидетельствовало о возрастающем кулацком уклоне. Теща жила одна и все
дни проводила на рынке. Вставал вопрос: кто же управляется с таким
хозяйством? Ответ на вопрос Левушкин знал: жена Вахнюка, которой - а на то