"Жюль Ромэн. Люсьена " - читать интересную книгу автора

желаю думать, что они насыщены содержимым и что их поверхность блестит не от
того, что ее ласкает свет и она созерцается довольными глазами, но от
напряжения избытком скрывающейся под нею материи.
Я стала упрекать себя. Так как я хорошо знала, что мир не изменился со
вчерашнего дня, то я сердилась на себя за то, что дожидалась этой минуты для
получения от окружающего столь живого впечатления. Три человека стояли в
лавке суконщика. Я не способна лучше выразить удовольствие, испытанное мной
от их рассматривания, иначе, как сказав, что я ощутила в себе самой, в
качестве настоятельной и приятной необходимости, присущую им в этот момент
потребность жить, дышать, жестикулировать, находиться именно в этой лавочке,
а не где-либо в другом месте, трогать как раз ту материю, которую они
трогали, произносить слова, которые не были мне слышны, но рождение которых
я, казалось, ощущала в своей груди.
Мне понадобилось это изобличающее впечатление, чтобы заметить, что
очень часто я испытывала, не обращая на него внимания, противоположное
ощущение, сводящееся к неприятию присутствия, положения, движения людей,
виденных мной где-либо, к совершению маленького внутреннего усилия исправить
их позу или задержать их жесты словом, к мысленной борьбе с ними,
результатом которой являлись продолжительная смутная усталость или же более
нейтральное, но тоже тягостное чувство отсутствия всякой связи с людьми,
полного безучастия к их волнениям; чувство прохождения вне пределов их
достижения, подобно тому, как и они оставались вне пределов моих интересов.
Ни разу мне не пришло в голову улыбнуться над своим возбуждением из-за
ничтожности вызвавшего его обстоятельства. Лишь теперь я размышляю об этом.
Я могла бы сказать себе, что довольно унизительно испытывать все эти
душевные движения от получения за десять минут до этого известия о
предстоящем заработке нескольких су. Что же это? Природный недостаток
разборчивости? Я никогда не была слишком щепетильна в этом отношении. Если
бы я была мужчиной и если бы мне представился случай пировать с товарищами,
как это принято среди молодых людей, я безо всякого стыда отдавалась бы
возбуждению, которое может родиться от выпиваемого вина или производимого
вами шума. Вероятно, угадывая во мне что-нибудь в этом роде, Мария Лемье не
раз говорила мне, что я безнравственна, хотя ей известен мой, в общем,
суровый образ жизни, и хотя я считаю, что в гораздо большей степени, чем
она, обладаю пониманием святости. Самым важным мне кажется то, что наша душа
обнаруживает иногда силу или величие, которых мы не предполагали у нее.
Зачем придираться к предлогам, избираемым ею? И если для признания чувства
благородным мы хотим во что бы то ни стало удостовериться сначала в
благородстве его происхождения, то нельзя ли предположить, что истинная
причина и, если я осмелюсь так сказать, происхождение моего тогдашнего
возбуждения лежало в будущем? Я знаю, что у нас нет привычки смотреть на
вещи таким образом и что попытка передать такую мысль приводит к нелепости.
Но опыт, приобретенный мною с тех пор, убедил меня, что трудность
рассудочного выражения мысли не служит достаточным основанием ее меньшей
пригодности по сравнению с другой мыслью.
Я сделала свои три тура по площади непредумышленно. Столь же рассеянно
я направилась по улице Сен-Блез, между тем как мое душевное волнение еще раз
изменило свой характер. Я возвратилась к своей собственной личности, к своим
интересам, к материальному устройству своей жизни. Я была по детски
счастлива, производя подсчеты, - работа, которую я охотно повторяла