"Жюль Ромэн. Люсьена " - читать интересную книгу автора

несколько раз, потому что проходя между моих губ цифры, которые я почти
шептала, каждый раз оставляли во мне все больший привкус несомненности.
Прошло уже четыре месяца, как я жила в этом городке, который известен
не столько сам по себе, сколько благодаря соседству с Ф***ле-з-О. Мать моя,
вдовевшая в течение трех лет, недавно вновь вышла замуж, не слишком утруждая
себя заботами обо мне. Я тотчас занялась устройством независимого
существования; и хотя в Париже для меня открывались возможности - мой
учитель Д. помог мне получить достаточное число выгодных уроков, - я мечтала
лишь об отъезде, чтобы упростить свои отношения с матерью и, может быть,
также, чтобы упиться своей горечью. Подруга моя, Мария Лемье, бывшая моей
одноклассницей по парижскому лицею, стала преподавательницей естественных
наук в провинции. Мы переписывались время от времени. Я спросила у нее,
нельзя ли найти уроки музыки в маленьком городке, где она занималась
преподаванием. Я думаю, что она не стала серьезно наводить справки, а
посоветовалась главным образом со своей дружбою. Она ответила мне, что я,
наверное, найду уроки, что она сама введет меня в несколько семей и что она
приветствует мой приезд, как небесное благословение. Я полагаю, что она
очень скучала.
В действительности же мой опыт был вначале очень тяжелым. В течение
месяца у меня было только два урока в неделю, по часу каждый, за которые я
получала только по пяти франков. Таким образом, я зарабатывала сорок пять
франков в месяц. Тотчас после своего приезда, не думая, что меня ожидает
такая скудость, я абонировалась на обеды в том же отеле, что и Мария Лемье,
сняла приличную комнату недалеко от нее, а также взяла напрокат пианино. Мое
осталось у матери. Я не хотела перевозить его, не зная, будет ли мое
пребывание в городке продолжительным.
Все это обходилось мне в сто пятьдесят франков в месяц, вместе с
услугами. Мне грозило, следовательно, разорение. Мой запас в пятьсот
франков, взятый мной при отъезде из Парижа, должен был иссякнуть в течение
одного триместра.
Начиная со второго месяца, я приняла меры предосторожности и сжалась. Я
решила сама вывернуться из затруднения. У меня оставалось триста семьдесят
франков. Из них триста франков я отложила, как последний ресурс, на случай
совершенной нищеты или болезни, и поместила их в банк, чтобы не было
искушения прикасаться к ним. Я нашла более дешевую комнату. Я перестала
обедать в отеле. Я сохранила только пианино.
Из проведенных мной таким образом четырех месяцев безденежья я
сохранила, впрочем, об этом втором месяце лучшее воспоминание. Самая
чрезмерность моих лишений и внезапность этого падения повергли меня в
состояние какой-то мрачной радости. Достигая крайней степени,
самоограничение сообщает душе достаточно сильное напряжение. Во мне, как,
может быть, и во многих людях, живет неиспытанный аскет, который ждет только
случая проявить свои силы. Напротив, незначительные лишения и постоянная
забота поддерживать равновесие скудного бюджета наполняют меня унынием и
тоской.
С утра до вечера я была окутана какой-то еле ощутимой дрожью, и когда я
ходила - а прогуливалась я часто, - эта дрожь создавала вокруг меня, совсем
близко, в моих ушах, в моей голове, что-то утешительное и глубокое,
кончавшееся пением. Я ходила каждый день вдоль вала и огибала выступ хоров
старой церкви. Стоит мне только вспомнить об этом, и я снова испытываю