"Жюль Ромэн. Силы Парижа " - читать интересную книгу автора

существование, остаться выжимками в фильтре.
Она продолжает существовать; омнибус полон; Группа же, хотя и
значительно уменьшилась, все же не целиком втянута им.
"Полно!"
Одну секунду она колеблется; затем отрывается от омнибуса с видом
такого отчаяния, что прислушивается, не кричит ли она.

Внутри

Продолжительность маленькой группы, молчащей в своей шумной раковине,
измеряется каким-нибудь получасом, если брать ее как совокупность известного
количества людей. Но она существует меньше; у нее нет времени создать свою
собственную жизнь, еще никем не пережитую. Она рождается и умирает, подобно
своим предшественницам в омнибусе. Она приобретает свою форму не постепенно,
следуя внутреннему призванию. Форма сразу же навязывается ей скамейками,
которые запрещают ей производить какие-либо изменения.
Группа состоит из двух рядов, и желтоватый свет немного растворяет их,
чтобы лучше смешать. Фонарь освещает снаружи; он прижимает свое лицо к
оконному стеклу, точно нищий, разглядывающий в окно всемирное собрание на
ферме.
Какие-то токи пронизывают существа, сидящие в одном ряду; им приходится
преодолевать лишь маленькое расстояние между локтями, коленями, слегка
касающимися друг друга бедрами; препятствием на их пути служат лишь ткани,
принявшие человеческие свойства от соприкосновения с телом.
Эти токи самые темные, наименее наделенные сознанием. Другие,
потрескивая, соединяют между собою головы, взглядывающие друг на друга.
Каждое тело образует пару с телом, сидящим напротив. В промежутке воздух
кажется более жестким, и в нем слоями проносятся течения.
Группа молчит. Ни одно слово, произносимое кем-нибудь из составляющих
ее людей, не доносится до слуха всей группы в целом. Но шум колес,
дребезжание стекол, лязг железа, мешающие ей составить расчлененную мысль,
оберегают ее от чувства неловкости, рождаемого ее немотой. Она не испытывает
беспокойства в ушах, куда общее молчание вливается маленькими, холодящими
тело струйками. Взоры ее направлены преимущественно внутрь. Но и извне
иногда проникают сюда искромсанные картины. Своими грубыми руками движение
принуждает их проходить сквозь оконные рамы, как сквозь ножи мясорубки. Это
больше не предметы, это кровь, вытекшая из их ран: краски, огни,
растворяющиеся в желтом свете фонаря.
Иногда омнибус останавливается. Группа замечает свое молчание; она
испытывает беспокойство; она, может быть, обновится, но пассивно;
какой-нибудь пассажир покинет ее, его место займет другой, независимо от
воли и мечтаний группы.
Потом тряска и шум возобновляются. Группа чувствует камни мостовой, как
внутренние толчки. Они не вызывают у нее представления, что омнибус утомляет
улицы своим быстрым движением. У души ее нет стань отчетливых мыслей. Она
полна неясных образов забытья, смутных, отрывочных снов; в ней нет ясной
последовательности, - есть непрерывность. Напоминающая поток грязи,
впечатление полноты и пустоты одновременно.

Империал