"Михаил Ильич Ромм. Устные рассказы" - читать интересную книгу автора

хвалить. Все как один, все пожимали Шенгелая руку, все его обнимали, все
целовали, все восхищались. А компания была настолько знаменитая, что,
знаете, их восхищения стоили немало. Ну, а председатель Комитета тогда был
Шумяцкий, начальник ГУКа, он, значит, тоже взирал, тоже улыбался, тоже
что-то говорил.
И вот среди общего потока похвал я попросил слово. На меня воззрились с
недоумением - кроме Эйзенштейна меня никто не знал. Эйзенштейн меня знал, и
на лице его я заметил довольно лукавую улыбку, он, вероятно, понял, что я
картину буду ругать. Со свойственной мне в те годы дерзостью я измолотил
картину Шенгелая в дым, я просто сделал из нее "отбивную котлету".
Речь моя была короткой, злой и, вероятно, остроумной, потому что в зале
наступило после нее растерянное молчание. Я повернулся и вышел.
Закончивши свои дела в ГУКе, вышел я на улицу и вдруг вижу: идет по
переулку вся эта компания, все вместе. И Коля Шенгелая между ними. Я,
признаться, слегка струхнул, решил, так сказать, разминуться с ними.
Попятился куда-то в подворотню или повернул. И вдруг слышу голос:
- Молодой человек, куда это вы?
Вижу - Шенгелая подзывает меня, подхожу.
- Зачем вы прячетесь? Если уж осмелились говорить, пойдемте с нами.
Я говорю:
- А куда вы идете?
Он говорит:
- А вот увидите.
Ну, пошел я. Чувствовал себя неудобно. Они все между собой
разговаривают, смеются. Я один. Пришли мы в конце концов в "Метрополь", и я
увидел, что накрыт стол номер 26 и стоит табличка 26 - намек на картину
"Двадцать шесть комиссаров". Стоят стулья. Посчитал я, народу что-то меньше,
чем двадцать шесть человек. Ну, думаю, позвали меня для счета. Вероятно,
соберется двадцать шесть, вот я и буду двадцать шестым.
Выпили все сначала за Колю Шенгелая. Ну, потом, по грузинскому обычаю,
он стал тамадой. Раз за него выпили, он и тамада. Стал он произносить тост.
Естественно, первый за Сергея Михайловича Эйзенштейна. И так пошло - алла
верды от одного к другому, от другого к третьему - остроумно, изящно,
блестяще, весело.
Продолжалось это пиршество, вероятно, часа три. Поздно уже стало.
Подают уже мороженое, кофе. А за меня все нет тоста. А я знаю: по
грузинскому обычаю тамада должен выпить за каждого, кто сидит за столом, за
каждого. И если не выпил он за человека, это большое оскорбление. И я понял,
что Шенгелая пригласил меня специально для того, чтобы оскорбить меня:
напоить, накормить, а бокал за меня не поднять. Решил тогда я уйти.
Отодвинул стул, и вдруг Шенгелая говорит:
- Подождите, еще не все.
И просит еще раз наполнить бокалы, заказывает еще бутылку вина. И потом
произносит следующий тост:
- Я прошу вас выпить этот бокал еще за одного человека, который сидит
тут с нами. Это малоизвестный человек, говорят, он ассистент режиссера,
говорят, фамилия его Ромм, но это не тот знаменитый Абрам Роом, автор "Бухты
смерти", "Третьей Мещанской", "Предателя", которого мы очень хорошо знаем.
Это другой, неизвестный Ромм, и зовут его Михаил. Так вот, сегодня Михаил
Ромм говорил. И я хочу говорить.