"Владимир Романовский. Год Мамонта" - читать интересную книгу автора

что развеет их пепел по ветру, что будет насиловать их малолетних дочерей и
есть живьем их сыновей. Эта стерва поднялась и пошла обратно к топчану.
Номинг продолжал кричать. Снова последовали какие-то слова, и снова сидящий
ответил на них равнодушным тоном, указав кивком головы на какой-то предмет
на топчане. Один из предметов. Женщина взяла предмет одной рукой. Номинг
перестал кричать, всматриваясь и тяжело дыша. Женщина вернулась к нему и
снова села на корточки. Номинг сообразил, что в руке у нее кляп, только
когда она резко вдвинула мягкий матерчатый предмет ему в рот. Он замычал и
забился. Тесемки соединились на шее сзади.
Надо было ее убить, когда была такая возможность. Сейчас она мне просто
мстит. Нет, она мне не мстит. Я для нее вообще не человек.
А потом была такая боль, которая даже в самых страшных снах не
придумается. А те двое у высокого топчана продолжали равнодушно
разговаривать, даже не глядя на него. А потом боль, которая все тянулась и
росла, расплывалась и сжималась, и вибрировала, стала затухать. Женщина
встала, встряхнула руками, как встряхивают бабы, когда месят тесто, вытащила
у Номинга кляп, и проследовала обратно к топчану. Сидящий кивнул ей, и она
вышла. Затем вышел плечистый. Номинг и сидящий, которого вроде бы звали Хок,
остались одни.
Сидящий Хок равнодушно посмотрел на Номинга.
- Сейчас с тобой будет говорить очень уважаемый всеми человек, - сказал
он на артанском наречии, явно подбирая слова, причем подбирая неправильно и
коверкая произношение. Например, во фразе "очень уважаемый всеми человек"
последнее слово было совершенно лишнее, и только ниверийско-куявские гиены
так говорят на нашем языке, невежды мерзкие. - Я хотел бы, чтобы ты ответил
ему правду. Только всю правду ответил. Ты понимать? И чтобы возражений не
надо. Не надо возражений вообще. Понимать?
- Трусливая ты крыса, - сказал Номинг. - Падаль куявская.
Сидящий поднялся. Крепко сложен. Белобрысый. С приплюснутым носом. Одно
ухо оттопырено. Он кивнул и, протянув руку, открыл дверь. Что-то тихо
сказал. Снова вошла мужской походкой белокожая мерзавка, которую он в свое
время не убил, хоть и мог, и снова приблизилась к Номингу. Он начал кричать
еще до того, как почувствовал боль. В открытый рот снова запихали кляп.
Номинг весь покрылся потом, из глаз текло, а боль все усиливалась. А
белобрысый нивериец вышел. Вернулся он, когда прошли четыре вечности.
Подошел вплотную. Белокожая все еще сидела на корточках рядом с Номингом.
- Только правду. Возражений не надо. Понимать? Кивать. Если понять,
кивать.
Номинг кивнул. Он больше не мог. Он больше не был Номинг, он больше не
был человек и воин. Он был несложное, трясущееся от ужаса животное. Он
больше не узнавал эту женщину. Он не помнил ее. У него не было прошлого.
Кляп вынули. Женщина ушла. Белобрысый нивериец поморщился, пожал
плечами, и тоже вышел. Долго никто не входил. Боль затихала, но сама память
об этой боли вселяла дикий, животный страх. Сама возможность повторения этой
боли была совершенно немыслима.
Дверь снова открылась. Вошел небольшого роста худой человек с
каштановыми волосами, в ниверийской одежде. Номинг автоматически отметил
отсутствие какого-либо оружия. Человек подошел и встал рядом с сидящим на
полу Номингом. Тусклым голосом спросил - Ноги не затекли?
Безупречное артанское произношение. Так говорят только родившиеся