"Софья Рон. Пережить фараона " - читать интересную книгу автора

тяжелой, изнуряющей и бессмысленной. Вечером он возвращался в караван
совершенно без сил. Болели ноги, нестерпимо ломило поясницу, от песка и пыли
слезились глаза. Яаков в изнеможении валился на матрац и едва успевал
забыться сном, как зыбкую тишину разрывал пронзительный вой сирены.
Так их будили каждый день, но всякий раз этот вой проникал прямо в
мозг. Пять часов. Пора вставать на работу.
Изредка ему снились бесконечные пески, кое-где поросшие высохшим
кустарником, или зимние вечера, когда они сидели, забившись в спальные
мешки, с жестяных стен каравана капала вода, а из бесчисленных щелей дул
пронизывающий ветер. Но прежняя жизнь ему не снилась никогда, как будто
невидимая рука стерла ее последние следы не только из книг и из газет, но
даже из сознания граждан Израильско-Палестинской Конфедерации. Так
называлось теперь государство.
Все это началось шесть лет назад, в апреле 1996 года. Ури говорил, что
все началось гораздо раньше, еще до прихода к власти Аводы, но Ури был
историк и всегда искал истоки. А Яакову, как и большинству израильтян,
запомнился именно этот день. Обычно он помнил только еврейские даты, но эту
запомнил с точностью. 17 апреля.
Им тогда казалось, что все улеглось. Жуткая истерическая кампания,
которую развернула пресса после убийства Рабина, сошла на нет. Продолжалась
она больше двух месяцев. Огульные обвинения в адрес религиозных, яростные
призывы громить поселенцев, откровенные угрозы со стороны министров и левых
членов Кнессета, паника в национальном лагере, публичное покаяние непонятно
в чем, признание воображаемой вины...
- Эй, дос, где твой нож, - крикнули как-то Яакову на одной из улиц
Тель-Авива. Он, вообще-то, в Тель-Авиве бывал редко, но в тот раз нужно было
поехать по какому-то делу.
- Напрасно ты ему не ответил, - упрекала его потом Мария, - я бы
обязательно сказала: - Пойди, проверься на СПИД.
Но постепенно все успокоилось. Аресты вроде бы закончились,
паломничество к могиле гениального стратега, создателя государства и
всеобщего отца прекратилось само собой, оппозиция высвободила голову из
песка и снова начала, - правда, осторожно, - выступать против правительства
и даже устраивать демонстрации. Пелер, как в свое время Рабин, все эти
выступления и демонстрации попросту игнорировал, палестинские полицейские -
так они по-прежнему назывались - потихоньку занимали один город за другим,
но на это уже мало кто обращал внимание. В стране шла предвыборная кампания.
В тот день, 17 апреля, они с Марией поехали в Хеврон, посетить Маарат
ХаМахпелу.[3] Когда-то дорога в Хеврон занимала не больше часа, но теперь
автобус тащился два с половиной часа. Джип спереди, джип сзади,
бронированные окна, решетка на лобовом стекле. Чуть ли не каждые десять
минут автобус останавливался. Проверка документов. Во время очередной
проверки полицейский, заметив иерусалимский адрес в теудат-зеут[4] Яакова,
укоризненно покачал головой. - И что тебе понадобилось в Кирьят-Арба. Я
понимаю, эти, - он махнул рукой в сторону остальных пассажиров, - у них нет
выхода. А ты зачем сюда едешь, да еще с девушкой? Яаков не ответил. Мария,
сидевшая у окна, собралась было что-то сказать, но ее остановила одна из
женщин: - Не мешай ему, иначе неизвестно, когда мы доберемся домой.
Полицейский вернул Яакову теудат-зеут и начал протискиваться вглубь
автобуса. На машинах уже почти никто не ездил, и автобусы были переполнены.