"Василий Васильевич Розанов. Русский Нил " - читать интересную книгу автора

постоянного анализа своей души и своей деятельности, в 22-23 года я стоял
перед этой идеей, как очарованный, бессильный оторваться от нее и бессильный
далее следовать за нею в...в" (автобиография В. В. Розанова (письмо В. В.
Розанова Я. Н. Колубовскому) - "Русский труд", 16 октября 1899 года, стр.
26).
Но вот "волжская" биография была как бы оставлена им на берегах реки,
его вскормившей, и с Московского университета (1878-1882) стал он плести
другую нить своей жизни. Переход к созерцательному мировосприятию сразу же
дал свои первые результаты: ему открывается понятие Бога. "К Бвогув меня
нечего было "приводить": со 2-го (или 1-го?) курса университета не то чтобы
я чувствовал Его, но чувство присутствия около себя Его - никогда меня не
оставляло, не прерывалось хоть бы на час" ("Опавшие листья. Короб второй".
1915, стр. 319). Но Бог Розанова особый. "Свой Бог" Розанова"- так подчас
определяли его конфессиональную проблему. Действительно: "Авраама призвал
Бог: а я сам призвал Бога..."- это и "воспоминание" Розанова и
самоопределение ("Уединенное"). "Богостроительство" Розанова - отдельная
страница его творческой биографии, требующая самого тонкого анализа
розановской души. Ошибка здесь может привести к полному непониманию Розанова
и его творческого пафоса - а ошибиться очень легко, так как Розанов сам
вольно или невольно оставлял много "ложных следов".
Так или иначе, переворот действительно совершился: изменилось и
существо его творческой деятельности, которая отныне все больше и больше
подчиняется наличной реальности и приобретает отчетливый "пассивный"
характер. Эта "пассивность" проявилась главным образом в присущем Розанову
комментаторстве гениальном, оригинальнейшем комментаторстве. За исключением
немногих книг ("Уединенное", "Опавшие листья", "Апокалипсис нашего времени")
необъятное наследие Розанова, как правило, написано по поводу каких-либо
явлений, событий. Это видно явственно.
Идейный переворот, пережитый Розановым в студенческие годы, создал как
бы развилку сознания, которую он так и не преодолел в себе до конца жизни.
Отсюда, думается, вытекает чудовищная розановская антиномичность сознания. В
культуре это явление беспрецедентное. Антиномии Розанова возникли из
действительности его чувствования и внутреннего пафоса. Так, его открытая
религиозность прорывается иногда буйным атеизмом. Розановской свободе,
отличающейся нетерпимостью ко всякому авторитаризму, сопутствует внутренний
детерминизм. Его социальный анархизм часто переходит в сугубую
государственность. Почти натуралистическое признание наличного бытия
сочетается с полным игнорированием фактов, доходящим иногда до
мифологических пределов. Постоянная борьба с "позитивностью" современного
века соседствует с глубоко спрятанным позитивизмом сознания. Внешне он,
казалось, не тяготился этим, даже гордился:
"На предмет надо иметь именно 1000 точек зрения. Это "координаты
действительности", и действительность только через 1000 и улавливается".
Такая "теория познания" действительно демонстрировала необычайные
возможности специфически его, розановского, видения мира. Однако она же
порождала немало внутренних трудностей, которые ему пришлось пережить.
Двуликость, расщепленность сознания и усиленная рефлексия привели Розанова к
глубокой жизненной драме, которую он стал осмысливать только на исходе своих
дней. Драма эта заключалась во все большей и большей потере чувства
действительности и, как следствие, в фатальной обреченности на неучастие в