"Игорь Росоховатский. В бухте Возвращения" - читать интересную книгу автора

загадку, тем более на той глубине, куда могли добраться люди с
аквалангами. Может быть, такие животные напали на них? (Он вспомнил об
огромной пасти, усеянной мелкими зубами.) Но тогда на трупах были бы
следы..."
Сразу же после возвращения на палубу корабля Слава созвал товарищей
на совещание и рассказал о своих наблюдениях. Решили, что через
несколько часов батискаф начнет второе погружение. На этот раз в нем
будут ихтиологи Косинчук и Павлов. Слава подозревал, что многие товарищи
думали: "А ведь и в первый раз надо было начинать кому-нибудь из
ихтиологов и химику, а не химику и журналисту Но если химик -
руководитель экспедиции, а журналист - его приятель?.. И если к тому же
химик излишне честолюбив? .." Впрочем, может быть, никто так и не думал,
а показаться может все, что угодно.
И второе и третье погружение батискафа не обогатило экспедицию новыми
данными, если не считать, что ихтиологи подтвердили: животное, впервые
увиденное Славой и Валерием, не принадлежит ни к одному известному виду.
Слава больше всего боялся вернуться ни с чем из первой руководимой им
экспедиции. Он представлял тебе недоброе торжество- оно могло бы
мелькнуть на лице Ивана Герасимовича, - укоризненный взгляд директора,
молчание сотрудников, которое он бы принимал за что угодно, только не за
просто молчание. А он не терпел по отношению к себе ни жалостливого
сочувствия, ни равнодушия.
В эти дни Слава проявлял то, что называют "кипучей энергией". Он
сильно похудел, пах потом и солью, пиджак провисал между лопатками, даже
большой мясистый нос несколько заострился. Впрочем, перемены пошли Славе
на пользу, так как все участницы экспедиции утверждали, что он стал
интереснее. Он не упускал из зоны внимания ни одного предположения
сотрудников о тайне бухты, даже самого фантастичного. А из его
собственных уст гипотезы сыпались как из рога изобилия. Он даже во сне
придумывал гипотезы - а спал он не больше четырех часов, - и днем его
часто покачивало на ходу, как в бурю на палубе. И если он все же не
слег, то можно сказать, что держался он в основном на черном кофе и
ущемленной гордости.
Когда Тукало заметил, что мясо мертвой рыбы, выловленной в бухте,
имеет странный запах и вкус, Слава сам проверил мясо в судовой
лаборатории. Сначала он ничего не установил, но затем проверял до тех
пор, пока и ему оно начало казаться странным. И он почти не удивился,
когда в конце концов нашел особенность: нигде в клетках мяса мертвых рыб
не сохранилось аденозинтрифосфорной кислоты, АТФ, этого биологического
топлива, а фабрики топлива - митохондрии - были полностью разрушены.
Слава до изнеможения проверял результат анализа, потом правильность
проверки и был так возбужден, что не чувствовал усталости. К нему пришли
мысли, которые обычно не приходят в голову серьезных химиков. Он яростно
поддержал более чем странное предложение Валерия, спорил с товарищами,
забыв о всякой осторожности и о том, что будет, если ничего не
подтвердится, придумывал приспособления для его осуществления.
И когда они с Валерием опускались вторично в батискафе, в его голове
все еще кружился хоровод гипотез - настолько ярких, что из-за одного
этого он уже должен был остерегаться их.
Время от времени они поглядывали на прикрепленную к батискафу сеть.