"Игорь Росоховатский. Повод для оптимизма (Авт.сб. "Утраченное звено")" - читать интересную книгу автора

животное, и он пришел не из прошедших эпох, а из будущих, в качестве
первого посланца. Ах, если бы проводник догадался захватить хотя бы его
череп! Забота обо мне занимала немало времени, но успел же метис вырвать
когти и клыки зверя и нанизать ожерелье из них...
- Этуйаве отдаст мне это? - спросил я, указывая на ожерелье.
Метис решительно покачал головой:
- Этуйаве - большой воин. Он убил самого страшного зверя, и теперь дух
леса Амари будет охранять его. Нельзя отдавать.
- Но это нужно не мне, а науке, всем людям, - продолжал настаивать я.
- Не все люди, а один Этуйаве убил страшного зверя, - гордо выпрямился
метис и выпятил грудь. В углах его полных губ, чем-то похожих на губы
Генриха, выступили капельки слюны.
Внезапно я подумал: а что если Генрих и его сородичи не только
порождение прошлого? Ведь они сумели на протяжении эпохи так
приспособиться, что сделались неодолимы. Может быть, травля, которую они и
им подобные организовали против меня, - только начало гонений на лучших
представителей человечества?! Эта травля начиналась еще в школе, когда
происходит только становление личности. Уже тогда кучка подлиз и
маменькиных сынков пыталась меня третировать. Особенно ненавистны мне были
трое. Первый из них - Генрих, низенький, черноволосый, быстрый,
экспансивный, постоянно "разговаривающий" руками. Он считал себя лучшим
математиком в классе. Хитрость азиатских купцов, унаследованную от предков
с генами, он догадался употребить не для торгашеских сделок, а для решения
математических задач. Видимо, он просто рассчитал, что такое применение
"наследства" позволит получать большую прибыль в современном обществе.
Второй - Карл, воинственный хам с огромными ручищами, прирожденный
варвар и разрушитель. Вдобавок ко всему он проповедовал идею переделки
мира. Конечно, при этом подразумевалось, что он и ему подобные будут
хозяевами. Его мощные кулаки служили вескими аргументами в споре. Однажды
он попытался пустить их в ход против меня, но не тут-то было...
Третий - Антон, внимательный и вежливый, изящный и тонкий, как трость с
ручкой из слоновой кости, трость, в которой спрятано узкое лезвие стилета.
Он старался не давать никакого повода для упреков в высокомерии, но тем не
менее испытывал полнейшее презрение ко всем, кто был ниже его по
происхождению. Меня он презирал за то, что мой отец - лавочник, и за то,
что я плохо одевался. Он говорил извиняющимся тоном: "Ты хороший парень,
но тебе не хватает утонченности". И добавлял небрежно: "Впрочем, это дело
наживное, было бы желание да время". При этом он знал, что времени у меня
нет и что родители мои против "бездельничанья" и "аристократического
воспитания" в каком-нибудь специальном пансионе для выскочек.
Когда я уже далеко шагнул по служебной лестнице и мне вручали высший
орден, а Карла и Генриха давно не было в живых, я встретился с Антоном. Он
стоял рядом с министром. Я хотел было обнять его - все-таки школьные
друзья, но он, предупреждая мой порыв, слегка отстранился и благосклонно
протянул руку со словами: "Ты такой же добрый малый, каким был в школе, и
ничуть не изменился". Я побледнел, как будто мне влепили пощечину, и
только тайна, в которую я тогда уже проник, придавала мне уверенность. В
ответ я сказал: "Приходи ко мне в лабораторию, Антон, друг мой. Я сниму
эограмму твоего мозга и подарю тебе характеристику твоего психоизлучения.
Ты узнаешь настоящую цену себе". Я посмотрел ему в глаза и добавил громко,