"Е.П.Ростопчина. Чины и деньги " - читать интересную книгу автора

дум! Суди же, какова была моя опытность и какова должна быть та, которая
примирила меня с женщиною, которая осмыслила для меня и свет и жизнь,
которая познакомила меня с обезумляющим счастьем! Но при мысли о ней все
мешается, все кружится около меня - дам пройти этой буре воспоминаний и
потом опять примусь рассказывать тебе как должно.
Когда я оставил вас, батюшку и тебя, спеша из старого нашего Уютова
хлопотать в Москве по делу моего приятеля, я твердо намерен был
возвратиться через несколько недель и посвятить вам все дни моего отпуска.
Я хотел только удовлетворить давнишнее желание мое - посмотреть на древнюю
столицу, куда до тех пор не заносила меня недвижная звезда моего жребия.
Двойная занимательность манила меня к берегам Москвы-реки, но сильнейшею
было побуждение священное: хотелось русскому сердцу подышать русской
стариной, ее преданиями и воспоминаниями, ознаменованными славою, духом
народным, беспредельною любовью к отечеству! Меня влекло неодолимое
желание помолиться в соборах, где молилась Москва 12-го года; полюбоваться
тем Кремлем, от которого не раз бегали и дикие толпы сынов Чингиса, и рати
поляков; тем Кремлем, что был пределом всепоглощающего исполина, роковым
камнем преткновения на пути завоевателя полувселенной; тем Кремлем, с
оград которого ни один зубец не пал пред вражьим насилием! Меня порывало
вступить в это сердце России, в город, переживший все события
отечественной истории, бывший многовечным свидетелем всех ее переворотов.
Мне хотелось отыскать, осмотреть последние развалины, оставшиеся среди
воскреснувшей Москвы гордым памятником единственного в мире самоотвержения
- этого добровольного пожара, который не имел примера и, верно, не будет
иметь его в летописях мира. Надобны сердца и патриотизм - совершить такое
дело, а у других народов остались только промышленность и расчет.
Москвичи! вы зажгли свои домы, домы, где родились, где жило столько ваших
предков, домы, где столько поколений оставили свои воспоминания, где
таились и ваши собственные - вы принесли их в жертву за родину, и жертва
ваша не осталась без мести. Кровавое зарево предсказало падение
непобедимому, и не стало того, кого девятнадцатый век, глаголом
порабощенной Германии, в страхе и трепете назвал der Mann des Schicksal's
[Человеком судеб (нем.)].
Таковы были мои мысли на пути в Москву, и, сообщив их тебе, должен ли я
еще упомянуть о вторичной причине моей поездки? Признаться ли, что моя
память была полна рассказами наших гвардейцев о приветливой
гостеприимности москвичей и миловидности москвитянок; что я желал иметь
понятие по опыту о веселом житье залетной молодежи Петербурга на рубеже
устаревшей и радушной Москвы?..
Не описываю тебе, каким пылким мечтателем подъезжал я к Белокаменной,
каким взыскательным пилигримом озирался я на улицы и домы, едва проехав
заставу и жаждая уже той старины, той оригинальности, которых ожидал. Не
рассказываю и того, каким фанатиком средних веков проводил я дни и ночи в
Кремле, в соборах, пред церковью Василия Блаженного, изящным произведением
забытого теперь зодчества; все это - дело стороннее. Скажу только, что,
когда я насмотрелся, находился, утолил свою душу, мне стало пусто и дико в
местах, где я был одинок, как будто с неба упавший. Я переглядел все, что
манило воображение, все, что привлекало душу, и наконец немая беседа с
немыми камнями мне надоела.
Я вздумал обегать гульбища: все они были пусты. Сады и бульвары