"Филип Рот. Болезнь Портного " - читать интересную книгу автора

- Я просто не хочу есть, - отвечаю я.
И тогда мама садится рядом со мной, сжимая в руке длинный хлебный нож.
Он сделан из нержавеющей стали и имеет ребристое лезвие, напоминающее
ножовку. Кем я хочу стать - слабаком или силачом? Мужчиной или мышонком?
Доктор, почему, почему, ну почему, почему, почему мать заносит нож над
собственным сыном? Мне шесть-семь лет- окуда мне знать, что она это
понарошку?! Как я могу догадаться, что мама блефует?! Мне ведь всего семь
лет! Господи Боже мой, я понятия еще не имею о таких вещах как стратегия -
да во мне шестидесяти фунтов веса нет! Кто-то угрожает мне ножом, и я
искренно верю, что мне хотят пустить кровь. Только за что! О чем она сейчас
думает? Что у нее на уме! Может, она сошла с ума? Допустим, я выиграл бы в
этом споре - она-то что проиграет?! Почему нож, почему мне угрожают
убийством, зачем ей нужна такая всеуничтожающая победа, если еще вчера,
отложив утюг, она аплодировала мне, когда я носился по кухне, репетируя роль
Христофора Колумба, которого я буду играть в школьном спектакле "Земля Хо!"?
Я звезда этого спектакля, без меня третий класс эту пьесу не сыграет. Мои
одноклассники уже пытались сыграть спектакль без меня, когда я болел
бронхитом, но учительница потом призналась по секрету моей маме, что та
репетиция была на грани провала. О, как, как она может быть столь
восхитительной днем, на кухне - полируя серебро, отбивая печенку, вдевая
новую резинку в мои шорты, мама успевает кормить меня и репетировать вместе
со мной все пьесы. Она - королева Изабелла для моего Колумба, Бетси Росс для
моего Вашингтона, миссис Пастер для моего Луи. Как ей удается взмывать
вместе со мной на вершину моего гениального таланта в эти прекрасные часы
сумерек, когда я возвращаюсь из школы, и тут же, едва наступит вечер,
нацеливать хлебный нож в мое сердце только из-за того, что я не хочу есть
картошку и бобы?! И почему папа не останавливал ее?

ДРОЧКА

Затем пришла юность - примерно половину той поры я провел запершись в
ванной, спуская в унитаз или в корзину с грязным бельем, или брызгая на
зеркальную дверцу аптечки, перед которой я стоял со спущенными штанами и
всматривался в свое отражение, стараясь не упустить ни одной подробности.
Бывало и так: склонившись к дергающемуся кулаку, зажмурясь и разинув рот, я
поджидал, когда из моего члена ударит клейкая струя, чтобы поймать ее на
язык. Сделать это с закрытыми глазами было непросто, и я частенько в экстазе
оказывался заляпанным с головы до ног. Так я и вел по жизни свой восставший
облупленный член - сквозь мир замызганных носовых платков, скомканных бинтов
и перепачканных пижам, - постоянно трясясь от страха быть застигнутым в тот
самый момент, когда буду кончать. Но, несмотря на это, я никак не мог
заставить себя держать лапы подальше от хрена. Как только тот начинал ползти
вверх, к пупку, я отпрашивался с урока, мчался по коридору в сортир и,
подергав своего приятеля раз десять-пятнадцать, спускал в писсуар. По
субботам, когда мы с приятелями ходили в кино, я, улучив момент, пока те в
перерыве отправлялись в фойе купить леденцов, забирался на балкон и,
скорчившись в последнем ряду, извергал свое семя в пакет из-под воздушной
кукурузы. Однажды, когда мы всей семьей выехали на пикник, я почистил
яблоко, разрезал его пополам, выскреб сердцевинку, увидел к вящему своему
изумлению (благодаря преследовавшей меня навязчивой идее) на что это похоже,